Попытка обоснования уместности идей библейской экзегезы для понимания автора из недавнего прошлого не должна затенять того главного в данный момент факта, что в поле моих поисков путей к пониманию чеховского рассказа, поисков, независимых от господствующих приемов интерпретации, в один прекрасный день сквозь туман попыток прорезались — как бы сами по себе — контуры архитектуры многослойного смысла, узнаваемые в категориях средневековой экзгезы, и тогда все встало на свои места. Все сложности и странности чеховского рассказа обнаружили план своей игры. Экзегетическая концепция, о которой идет речь, не служила в этом процессе инструментом толкования, она дала лишь возможность распознать архитектонику многослойного смысла чеховского повествования.

Подчеркиваю: я обращаюсь к терминам библейской экзегезы не в качестве средства анализа и не в качестве указания, где и как нужно искать ключи к пониманию текста, а в качестве независимого свидетельства о существовании некоторого фундаментального типа текста, обладающего глубинным смыслом. Она послужит нам побуждением не застревать на одном смысловом плане и предоставит параллель — образцовый опыт разметки смысловых слоев в многоплановом повествовании. Наш анализ не будет исходить из каких-либо, теоретических допущений, посылок и моделей, а следовать путем медленного и внимательного чтения; каждый шаг будет находить собственное, на месте обретенное основание, так что читатель может выверять обоснованность каждого шага.

Итак, мы обратимся к экзегетической, толковательной стратегии, которая зашифрована в слове םררפֿ(пардес), «райский сад»[342]. Оно является акронимом, каждая буква которого (в еврейском языке буквы обозначают только согласные звуки, следовательно, их здесь всего четыре: ПаРДеС) представляет начало слова, определяющего уровень текста в порядке их глубины: 1. пшат ’простое’; 2. Ремез ’намек’; 3. драш ’поучение’; 4. сод ’секрет’. Как мы увидим, эта парадигма смысловой стратификации поможет эксплицировать чеховское повестование, которое обладает многоплановостью смысловых процессов, нетотализуемых и все же обладающих единством и глубиной. Ни малейшей попытки проецировать нашу парадигму на чеховский текст сделано не будет. Наше исследование начинается и заканчивается в языке Чехова. Выбранная парадигма лишь позволяет разметить архетипические слои глубинного смыслостроения. Мы увидим, что основания для такого сближения дают нам неоднократные аллюзии чеховского повествования к библейскому.