– Кать, это же такой старый-престарый фокус. Перессорить друзей и союзников, а потом легко передавить их по одному. Ну, ты чего? Эй! Кать, ну не реви. Явно у Кота есть причины, чтобы про Гаврилу этого не рассказывать. А вот почему, объяснить он не может. Мало ли… Но неужели же ты всерьез решила, что он что-то плохое может тебе сделать? А Бурый? Кать, ты что?

Кир недаром был человеком наблюдательным, пока он пытался понять, что происходит, особо на её руки внимания он не обращал, а тут краем глаза увидел и ахнул.

– Погоди-ка… А что у тебя с руками? Тебя Кащей пытал что ли? Кать! – он с ужасом смотрел на ожоги.

– Нет. Это не Кащей. Это я сама. Да не смотри ты так испуганно. Тут это бывает. Если я что-то делаю не так, у меня такое происходит с руками, – Катерина тыльной стороной ладони отвела мокрые пряди от лица. – А последние дни я всё время всё делала не так.

– Нифига себе! – Кир повернул Катькины кисти ладонями вверх. – Жуть какая-то! А наши? Они что? Что Баюн-то не понимает, что ты от боли с ума сходишь, мало тут ещё переживаний?! – рассердился Кир.

– Он не знает. Никто не знает. Только ты вот увидел.

– Почему? Кать, ты что? С ума сошла? – Киру аж слов не хватало!

– Я прошу тебя. Никому не говори. Сейчас и так всё трудно. Не надо, пожалуйста. Это уйдет. Я надеюсь, по крайней мере, – Катерина так умоляюще смотрела на Кира, что он очень неохотно пообещал пока ничего не говорить.

– Так, ладно, пока помолчу, а ты давай, приходи в себя. Я не знаю, какая была идея у Баюна, но он тебе не враг! А вот Кащей… Это ж такое дерево поганое, что и плоды с него, сама понимаешь, какие…

– Да. Ты прав, конечно. И чего я в такую панику вдарилась? Наверное, потому, что не ожидала от Кота такой реакции. Сама виновата. Как же так всё забыть… Из-за какого-то урода ледяного! – Катерина увидела на лице Кира изумление, опустила глаза и кивнула. – Да, ожоги уходят. Ты прав, а я нет. Ой, мамочки! Волк!

Кир смотрел вслед рванувшей к двери Катьки и у него от сердца отлегло. – Ну, вот это уже похоже на неё.

Бурый даже уснуть не мог. Он понимал, что названной сестре плохо, очень плохо, помочь ей ничем не мог, и понять толком, что с ней происходит, тоже не мог. Она задавала вопросы про Гаврилу, но это не его тайна, вот он и промолчал. А потом выгнала… И ещё раз выгнала. И плакала и больно ей отчего-то! Очень больно! Волк вздохнул. Силы уходили. Сначала медленно и незаметно, а чем дальше, тем всё больше. Он покосился на собственную лапу. Серебряная шерсть означала то, что он ослабел почти совсем. И тут в коридоре промчались торопливые и такие знакомые шаги, дверь не просто раскрылась, она распахнулась настежь, и Катерина кинулась к нему.