Память о геноциде вкупе со стараниями Мобуту возродить его в полном масштабе породила «глобальные отголоски — шире, чем Руанда», говорил мне Мусевени, «и здесь, в Африке, мы были полны решимости сопротивляться ему». Как Мобуту был, по выражению Мусевени, «агентом» своих западных кукловодов, так и руандийские génocidaires, которые снова грозили утопить весь регион в крови, обязаны были своим жизнеобеспечением бездумному расходованию западной благотворительной помощи. Пусть Запад потом заламывает руки над преступной безответственностью своей политики, но расплывчатая сущность под названием «международное сообщество» в конечном счете не отвечает ни перед кем. Снова и снова в Центральной Африке после лживых обещаний международной защиты сотни тысяч мирных жителей оказывались брошены один на один с экстремальным насилием. И на фоне такой пренебрежительной безнаказанности конголезское восстание предлагало Африке возможность объединиться против своего величайшего доморощенного политического зла и выжить Запад с его места арбитра политической судьбы африканцев.

* * *

Я не раз убеждался, что полезно сравнивать Центральную Африку середины 1990‑х с Европой эпохи позднего Средневековья — изнуренной бесконечными войнами, племенными и религиозными, испорченными деспотами, хищническими элитами и суеверным невежественным крестьянством, гноящейся болезнями, застоявшейся в нищете… и такой многообещающей. Разумеется, колониализм был ключевым процессом, который помог европейским народам прийти к процветанию и более разумному управлению: он позволил экспортировать свою агрессию и импортировать богатство. Однако бывшим колониям, когда они, спотыкаясь, вваливаются в семью современных наций-государств, такие возможности не светят; какие бы формы правления они ни придумали, все они, несмотря на старания создать устойчивые политические традиции, вероятно, будут преходящими.

Задолго до того, как Руанда стала социологическим портретом международной халатности, Мусевени как-то сказал: «Немного небрежения нам не повредило бы. Чем больше мы осиротеем, тем лучше для Африки. Нам придется полагаться на себя». И то, насколько конголезская революция захватила врасплох внешний мир, обличило упрямое непонимание, которое доминировало в подходах Запада к Африке в эпоху после «холодной войны», — что африканцы-де порождают гуманитарные катастрофы, но не занимаются сколько-нибудь значимой политикой.