Но потом, два-три месяца спустя, все стало на свои места, преследовавший меня кошмар мало-помалу рассеялся. Именно в это время снова объявился Борислав. Он было запропастился где-то на Западе, точнее говоря, его «запропастили». Он тоже едва унес ноги и, так же как я, поступил на лечение в эту тихую белую канцелярию.

Нам поручили изучать и анализировать секретные доклады и донесения, присылаемые издалека людьми вроде нас, только более счастливыми, чем мы. Таким образом, мы продолжали плавать в знакомых водах противника, правда, это было воображаемое плавание ибо нашу работу выполняли другие, а мы занимались совсем не своим делом.

Разумеется, мы оба не теряли надежды на то, что в один прекрасный день нас все же выпишут, однако этот день казался чем-то весьма далеким и смутным, каким нам представлялся и будущий наш маршрут.

— Для меня уже пять стран на Карте Западной Европы зачеркнуты, — сообщает безо всякого повода Борислав, оторвав глаза от папки.

— Не пять стран, а вся карта целиком зачеркнута, — возразил я. — Вся карта — и для тебя, и для меня... Можешь не сомневаться, на нас везде заведены досье.

Борислав глядит на меня с унылым видом. Потом берет верх свойственная ему невозмутимость, и он тихо говорит:

— Ничего. Есть и другие континенты...

Если не считать таких вот случайных реплик, мы никогда не сетуем на судьбу — к чему бередить раны? Сидим друг против друга за письменными столами и сосредоточенно изучаем бумаги.

— Морфий — это еще полбеды, — замечаю я, поднимая голову. — Как бы не случилось худшего...

— Боишься, что твой подопечный начнет курить? — вставляет Борислав. — В сущности, хрен редьки не слаще.

— Опасаюсь, как бы он не влип!.. — продолжаю я, не обращая внимания на его глупые шутки. — Если уже не влип...

— Почему ты думаешь, что они остановят свой выбор на нем? — спрашивает мой друг, прекрасно понимая, о чем идет речь. — Они предпочтут более легкую жертву, какого-нибудь подонка.

— Не всегда легкая жертва предпочтительней. Какой смысл Томасу связываться с подонком, если на него уже нельзя рассчитывать? Притом эти вот все, — я указываю на лежащие передо мной досье, — довольно никчемный человеческий материал. Болваны, оболтусы, трепачи. Все, кроме нашего. И если Томас в самом деле решил завербовать кого-нибудь из этой шайки, он наверняка попытается завербовать его.

— Ну и что? Попытается и останется с носом. Может, парень и оступился разок, только не следует забывать, что это сын Любо Ангелова.

— Если бы Любо его воспитывал.

— Ты меня уморишь своей мнительностью... — бросает Борислав и встает.