Председатель снова советует Дантону быть спокойнее и приводит ему в пример Марата, который отвечал суду почтительно. Дантон берет себя в руки и объявляет, что если уж этого хотят, то он опишет свою жизнь. Тогда он напоминает о том, как трудно ему было добиться муниципальных должностей, как члены Учредительного собрания всеми силами старались не допустить его до них, как он оппонировал проектам Мирабо, а в особенности о том, как держал себя в тот пресловутый день, когда, обступив карету короля с громадной толпой, не пустил короля в Сен-Клу. Потом Дантон излагает свои действия на Марсовом поле, когда он привел народ подписывать петицию против королевской власти, и напоминает, что было побуждением к этой знаменитой петиции; напоминает, с какой смелостью первым потребовал низвержения престола в 1792 году; с каким мужеством провозгласил восстание вечером 9 августа; какую твердость обнаружил во всё время двенадцатичасового восстания.

На этом месте Дантона вновь начинает душить негодование и, намекая на обвинение в том, что он будто прятался 10 августа, Дантон восклицает:

– Где те люди, которым понадобилось понукать Дантона, чтобы заставить его показаться в этот день? Где те привилегированные существа, у которых он позаимствовал энергию? Пусть они явятся, мои обвинители!.. Я нахожусь в полном рассудке, требуя этого. Я разоблачу трех пошлых негодяев, которые окружили и погубили Робеспьера… Пусть они явятся сюда, и я их погружу в ничтожество, из которого им не следовало выходить…

Председатель опять хочет прервать Дантона и звонит в колокольчик. Дантон перекрывает звук колокольчика своим могучим голосом.

– Разве вы меня не слышите? – говорит ему председатель.

– Голос человека, который защищает свою жизнь, – отвечает ему Дантон, – свою честь, посильнее звона твоего колокольчика!

Однако он утомлен сильным негодованием; голос его несколько осип. Тогда президент участливо предлагает ему отдохнуть, чтобы потом продолжать свою защиту с большим спокойствием.

Дантон умолкает. Суд переходит к Демулену, читают его «Старого Кордельера», и он тщетно возмущается против произвольного толкования статей. Потом очередь доходит до Лакруа; суд с горечью упоминает о его действиях в Бельгии, и он, подобно Дантону, требует прихода в суд нескольких членов Конвента.

Это первое заседание произвело всеобщее потрясение. Толпа, окружавшая здание суда и простиравшаяся до самых мостов, казалась тронутой. Судьи были в ужасе. Бадье, Булан, Амар, самые убежденные из членов Комитета общественной безопасности, присутствовали при судоговорении, спрятавшись в типографии, которая прилегала к зале суда и сообщалась с ней с помощью маленького оконца. Оттуда они со страхом наблюдали за отвагой Дантона и настроением публики и начинали сомневаться в возможности обвинительного приговора.