Несколько дней спустя Фрерон, друг и товарищ Барраса в его командировке в Тулоне, приятель Дантона и Демулена и, со смерти их, самый ярый враг Комитета общественного спасения, присоединил свой голос к голосу Дюрана де Майяна и потребовал неограниченной свободы печати. Мнения разделились. Те, кто жили под постоянным гнетом недавней диктатуры и теперь желали наконец безнаказанно высказывать свое мнение обо всем, и те, кто были готовы энергично поддерживать реакцию против Республики, требовали формального заявления, гарантирующего свободу устного и печатного слова. Монтаньяры же, предчувствуя, на что будет употреблена эта свобода, и предвидя поток обвинений, и многие другие, не питая личных опасений, но понимая, какое опасное оружие этим будет дано врагам Революции, не хотели формального заявления, потому что это значило бы провозглашать уже признанное право. «Стало быть, – возмутились Бурдон из Уазы и Камбон, – вы дозволите роялизму открыто печатать против республики всё, что ему будет угодно?..» Все эти предложения были отосланы комитетам для рассмотрения вопроса о новом заявлении.

Итак, временное правительство было изменено согласно новой склонности общества к великодушию и милосердию. Правительственные комитеты, Революционный трибунал, местные администрации – всё подверглось очищению и преобразованию; была объявлена свобода печати, и всё возвещало новый ход событий.

Действие всех этих реформ не замедлило дать себя почувствовать. До сих пор партия революционеров находилась в самом правительстве; из нее составлялись комитеты, она властвовала в Конвенте, господствовала у якобинцев, наполняла собою администрации и революционные комитеты. Теперь же, лишенная власти, эта партия оказалась вне правительства и должна была стать враждебной ему.

Заседания якобинцев были временно прекращены в ночь на 10 термидора. Лежандр запер залу и положил ключи от нее на стол Конвента. Ключи были возвращены обществу, и якобинцам было разрешено снова собираться только с условием очищения. Пятнадцати из старейших членов, по выбору общества, поручили рассмотреть поведение всех остальных в ночь на 10 термидора. Должны были остаться только те, кто в памятную ночь пребывали на своем месте и оставались порядочными гражданами, а не шли в коммуну злоумышлять против Конвента. Впредь до очищения прежние члены были допущены в залу в качестве временных. Снарядить следствие о каждом отдельно было бы затруднительно; их просто допрашивали и судили по ответам. Можно себе представить, с какой снисходительностью производились допросы, так как судили себя сами же якобинцы. В несколько дней шестьсот с лишним человек были оправданы по одному их заявлению о том, что они провели ту ночь на местах, указанных их обязанностями.