Если кто-либо из этих двух племен, пишет в своих заметках об арабах аравийской пустыни Х. Диксон, нуждался в помощи, то посылал к «племени-брату» вестника. Въезжая на становище «кровного брата», он выкрикивал боевой клич потомков Йама: «’Айал Марзук!». Клич этот и верблюд посыльного с лентой цвета крови на шее означал сигнал тревоги и призыв к сплочению. И оба племени молниеносно объединялись, даже если между некоторыми их семейно-родовыми кланами имелись в то время разногласия. Вступая в бой, члены племени ал-‘аджман надевали на голову платки красного цвета, и завязывали их сзади на узел[744].

«Благородное» племя бану ‘аджман во главе с родом ал-Хизлайн известно в Аравии своими красивыми женщинами — «дочерями пустыни», по выражению бедуинов. Они часто выходят замуж за принцев из монархических семейств Кувейта, Саудовской Аравии и Бахрейна.

В прошлом, если женщина из племени ал-‘аджман рожала дочь, то отрезала у малышки кусочек ушка, и съедала его. Бытовало поверье, что это «убережет жизнь ребенка». Существует мнение, что члены этого племени говорят на чистом арабском языке, на котором общались в Аравии еще в доисламские времена. В отличие от других племен ‘аджманиты и поныне дают своим потомкам прозвища. Например, ту женщину в их племени, у которой, по обычаю предков, мать при рождении отрезает кусочек ушка и съедает, дабы уберечь ее от Иблиса, дьвола-враждолюбца, бедуины кличут алжада’[745].

‘Аджаим ибн ‘Али, предок Марзука, прародителя племени бану ‘аджман, путешествовал как-то раз на своем быстроходном верблюде масти залул из Наджрана, где проживал, в Эль-Хуфуф, центр оазиса Эль-Хаса. После 25 дней пути оказался у одного пустынного места, где редко ступала нога человека. Когда пересекал его, то, к удивлению своему, увидел одиноко бредущего путника. Остановился и поприветствовал его. Тот поинтересовался, куда держит путь ‘Аджаим. Еду я в Эль-Хуфуф, ответил он, по торговым делам. И мне надо туда же, сказал человек. Путь в оазис — далекий и трудный.

Одному в пустыне непросто. Ты можешь присоединиться ко мне, предложил ему ‘Аджаим, указав глазами на место сзади себя. Прошло несколько дней. Верблюд, шедший с двумя седоками и поклажей, окончательно выбился из сил, и улегся на песок.

‘Аджаим, взяв с собой повстречавшегося ему в пути человека, сделался, по законам пустыни, его рафиком и хави, то есть компаньоном-защитником. Бросить его в пустыне он не мог. Такой поступок, как гласит кодекс чести кочевника, «чернит честь и достоинство бедуина». Поэтому ‘Аджаим предложил своему спутнику поступить следующим образом. Сам он останется в пустыне, вместе со своим багажом. Спутник же проследует дальше на верблюде один. Сделает свои дела в Эль-Хасе и вернется за ним, так скоро, как сможет. Но спутник ‘Аджаима отказался принять это его предложение, сразу и решительно. Заявил, что хорошо знает, какие опасности поджидают человека в пустыне, где его могут загрызть голодные волки. Давай поступим так, продолжил он. Ты сделаешь свои дела в Эль-Хуфуфе, а заодно и мои, о которых я тебе сообщу. В таком случае мне незачем будет ехать с тобой. ‘Аджаим согласился. Обещал исполнить все, о чем тот его попросит, непременно и сразу же. Поклялся честью и своим лицом.