В большинстве пролетарские поэты и писатели восприняли Ленина, не отделяя его от коллектива-массы. Последнее выявляет марксистское понимание личности, восприятие ее в неразрывной связи с массой, в растворенности в ней <…> Личное, человечное, бытовое отметалось в вырисовке Ленина, и оставался лишь образ сурового вождя — кормчего, рулевого <…> Лишь потом, в ярких набросках близких (не писателей) мы смогли наметить подлинный облик Ильичов[340].

Вспышки интереса к персоне вождя, вызванные в 1918 году покушением Фанни Каплан и ленинским юбилеем в 1920‐м, мало что меняли в общей картине. Исключение составляли разве что немногочисленные еще мемуары. Эпоха все еще одержима марксистской идеей автоэмансипации, родственной многим другим тогдашним движениям, вроде сионизма: «Никто не даст нам избавленья, / Ни бог, ни царь и не герой. / Добьемся мы освобожденья / Своею собственной рукой». Поэтому культовые потребности режима долго блокируются его же установкой на принципиальное отсутствие героя. Ленин есть самоолицетворение масс, но столь же безличное, всеобщее, как они сами[341]. Странная размытость отличает табельные панегирики:

Такова в точности официальная разнарядка Агитпропа и Главполитпросвета, высказанная, например, К. Радеком:

Ленин — квинтэссенция рабочей русской революции. Он, можно сказать, олицетворение ее коллективного ума и ее смысла[345].

Ленин — квинтэссенция рабочей русской революции. Он, можно сказать, олицетворение ее коллективного ума и ее смысла[345].

«Квинтэссенцию» охотно соотносят с повсеместно пропагандируемой «рабоче-крестьянской смычкой». Крупская по этому поводу говорит об органической связи Ленина как с рабочими, так и с крестьянством, Каменев и другие — о «мужицкой» сути пролетарского вождя (Луначарскому, например, он напоминал «ярославского кулачка, хитрого мужичонку») — словом, суммарный образ Ильича символизирует союз обоих классов.

Логос и порождение пролетариата

Логос и порождение пролетариата

Ленин представал не просто олицетворением, но также и осознанным самовыражением рабочего класса, угнетенных масс. «Устами Ленина», как пишет Каменев, вещает «коллективный разум, коллективная воля и коллективный инстинкт трудящихся масс России»[346]; «он был рупором подлинных масс <…> был рупором нашей партии; он формулировал то, что росло бессознательно в сердцах и умах угнетенного пролетариата»[347]. Согласно Осинскому, «классовые задачи, которые массы уже искали инстинктивно», Ленин умел «выражать в самом ядре, отбросив в сторону всякую шелуху»[348]. Получается, что для «масс» он выполняет миссию производного от них Логоса, т. е. Бога-Слова[349]. Если же принять во внимание богостроительскую догму насчет того, что эти массы суть верховное и бессмертное божество («начало жизни единое», по слову Горького), рождающее прочих «богов бывших и будущих», то станет совершенно очевидно, что Ленин подвизается в роли того самого сына-Мессии, который у народовольцев призван был спасти Мать — землю или народ. Возникала, правда, некоторая путаница с самим полом этого родителя, представавшего теперь то в мужской, то в женской ипостаси: рабочий класс мог быть отцом, а партия или народная масса — матерью Ильича. Ср. в экстатическом очерке М. Кольцова «Человек из будущего»: