Отлично известно отношение партии к Ленину. Единственное в истории, неповторимое сочетание доверия, благоговения, страха, восхищения с дружеской фамильярной спайкой, с грубоватой рабочей лаской, с покровительственной заботой матери о любимом сыне.

Отлично известно отношение партии к Ленину. Единственное в истории, неповторимое сочетание доверия, благоговения, страха, восхищения с дружеской фамильярной спайкой, с грубоватой рабочей лаской, с покровительственной заботой матери о любимом сыне.

Партийно-богородичная икона с ее «грубоватой лаской» в общем соответствовала тогдашнему положению дел (хотя и заметно корректировалась за счет таких проявлений встречной ленинской грубоватости, как разгром рабочей оппозиции, гонения на Пролеткульт, репрессии против забастовщиков и т. п.); но с этой покровительственной заботой уже сочетается здесь молитвенно-величальный ассортимент любого богослужения: вера («доверие»), благоговение, страх Божий. Сходная двупланность отражена и в названии стихотворения Филипченко — «Великому брату»: то был неуверенный компромисс, в котором евангельское обозначение Христа как «старшего брата» (ср.: Мф 25: 40) перенесено на Ленина, но с существенным повышением в чине — до «великого». У Кольцова сходная путаница в семейных отношениях просвечивает еще заметнее; сразу после процитированной фразы о «любимом сыне» он внезапно рисует совершенно другой родственный расклад: «В. И. Ульянов (Ленин) — грозный глава республики-победительницы и Ильич — простой близкий старший брат»[356]. С тем же Янусом встречается умиленный герой А. Аросева: «Будто это старший брат его…»[357]

Дело тут в том, что коллективистские формы культа неудержимо смыкались с накатанной традицией монархических славословий, которые всегда проецировали на государя (как на «живую икону» и «образ Божий») двойственное — богочеловеческое — естество Христово. В качестве божественного начала выступала государственно-юридическая суровость, строгость царя, которую обязательно уравновешивали его же кротость, доброта, милосердие. Первая сторона личности представительствовала от миродержателя Саваофа, вторая — от вочеловечившегося Иисуса[358]. По аналогичной модели постоянно раздваивался и председатель Совнаркома — на Саваофа-Ленина и Христа-Ильича (или Ульянова):

У этого изумительного существа — два лица <…>: Ленин и Ильич. Великий вождь. Историческая, исполинская фигура. И вместе с тем такая изумительная, обаятельная, чудесная личность (А. Сосновский)[359]. Он — с одной стороны, Ульянов, а с другой стороны, он — Ленин (Н. Осинский)[360]. А в глазах есть противоречие, они добрые и строгие (А. Аросев)[361].