Заманчиво, конечно, проследить тот универсальный и весьма высокий статус, который Сталин придавал языку, прямо к Евангелию от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», — как уже попытался сделать Юлиан Семенов в перестроечной части своего шпионского опуса (Штирлиц в лапах МГБ)[615]. Но выше мы видели, что логос у марксиста Сталина онтологически все же отнюдь не первичен — ведь в начале вроде бы сложилось именно «общество», а язык «для того и создан, чтобы служить обществу как целому в качестве орудия общения людей». Из сталинской формулы непонятно, правда, откуда взялось самое это «общество», для возникновения которого заведомо необходим был связующий его язык. Неясность же обусловлена постоянным у Сталина раздвоением: «общество» преподносится как некоторая одушевленная субстанция, обособленная от своих «членов» и провиденциально пекущаяся об их потребностях. При желании в дальнейших его раздумьях о целевых функциях языка, служащего обществу для «обмена мыслями», без которого невозможно наладить «общественное производство», легко усмотреть какую-то непредумышленную пародию на «тектологию» Богданова. Но вместе с тем, судя по другим сталинским высказываниям, язык как-то изначально и неразрывно связан, синхронизирован с этим обществом: «Он рождается и развивается с рождением и развитием общества. Он умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка». Если проигнорировать бренность обоих — пусть долговременных — компонентов этого двуединства, их синхронизация действительно очень напоминает неразрывную взаимосвязь Бога Отца и Его Сына-Логоса.

Согласно Сталину, язык выполняет важнейшую социальную миссию — консолидации, сплачивания общества или народа. Под тем же углом рассматривает он и самое строение языка, замечательно сходное в его подаче с централизованным партийным строительством:

Главное в словарном составе языка — основной словарный фонд, куда входят и все корневые слова как его ядро.

Главное в словарном составе языка — основной словарный фонд, куда входят и все корневые слова как его ядро.

Грамматические «корни», бесспорно, должны были ассоциироваться у него с аграрным прорастанием кадров, собирающихся в командное ядро. Подобно партийному активу, словарный фонд затем расширяет свои кадры — он «дает языку базу для образования новых слов». Но где же в этой картине бакинский «передовой рабочий» — глашатай, вождь и знаменосец самого ядра, который указует ему дорогу вперед и упорядочивает шествие? Или, если воспользоваться другой советской метафорой, где великий зодчий этой социалистической стройки?