– А каких знамен? – сердито спросил Михаил Алексеевич. – Чьих знамен?

– Как чьих? – изумился председатель. – Наших.

Вдохновение его сразу исчезло. Лицо потускнело, приняло испуганное выражение.

– То то и оно: наших. Единственное наше знамя не на словах, а на деле, до конца донес только Врангель. А теперь – Монархическое Объединение Врангеля не признает. Милюковцы с кадетами не признают. Эсеры не признают. Меньшевики не признают. У каждого свое знамя. Вот вы с этими знаменами и являйтесь домой!

– Позвольте… Но…

– Знаю я эти но! – Михаил Алексеевич внимательно взглянул на гостя. Тот стоял перед ним, с вытянутым лицом, с жалкими растерянными глазами, со складками страданья у губ.

– Впрочем, – добавил Суворин, слегка улыбнувшись. – Пройдем ко мне и поговорим.

Они пробыли за перегородкой около получаса. Нам не было слышно, что происходило там, но разговор протекал, по-видимому, благополучно, мирно, без споров и повышения голоса. Затем калитка открылась и у входа в кабинет показались растроганные лица обоих собеседников.

– Вы не представляете, Михаил Алексеевич, – дрожащим от волнения голосом говорил председатель, – как я рад, что повидал вас! Вы вдохнули в меня силы для дальнейшего служения родным русским людям, вы вселили в меня твердую уверенность в нашей конечной победе. Горячее спасибо вам. Все ваши бодрые слова я в точности передам членам нашей колонии.

– И вам от всей души спасибо, мой милый, – ласково отвечал Суворин. – Ваши добрые пожелания дают мне и всем нам большое нравственное удовлетворение, указывают, что мы не напрасно работаем, что находим отклик в близких нам русских душах. Передайте от меня искренний привет вашей колонии и поцелуйте детей. Когда будете в Белграде, обязательно заходите ко мне, только попозже, когда у меня ничего не болит. Ну, до-свиданья, дорогой мой. Да хранит вас Господь!

У председателя от умиления выступили на глазах слезы. Окончательно смутившись, он пробормотал что-то невнятное, потряс Михаилу Алексеевичу руку, сделал присутствовавшим общий поклон и, нервно поправляя рукой белый галстух, с сияющим видом вышел из редакции.

* * *

Видя, что время идет, а надежды на скорое возвращение на родину мало, наши беженцы постепенно стали приходить к печальному заключению, что их пребывание в Сербии не пикник и даже не экскурсия с научною целью, a нечто более серьезное, и потому для спасения жизни стали придумывать себе новые профессии. Офицеры-кавалеристы поступили на службу в приграничную стражу; казачьи части принялись за прокладку сербских дорог; некоторые преподаватели и профессора получили места в средне-учебных заведениях и университетах; доктора занялись практикой. Но куда деться обшей массе? Как быть тому, кто не имеет специального образования, пригодного и в чужой стране?