В какой мере остались прежними или претерпели изменения первые впечатления посла о Екатерине II и проводимой ею внутренней и внешней политике за время пребывания Гарриса в России?

Наблюдая за поведением императрицы во время своих визитов ко двору, Гаррис приходил к заключению, что Екатерина II «далеко превосходит умом всех своих министров», но ее здоровье страдает от ее образа жизни, что не может не сказаться на поступках. Посол имел ввиду частную жизнь Екатерины, с «распущенностью», исходящей от общества, «самого низкого слоя ее придворных».

В депеше в Лондон в мае 1779 г. Гаррис упоминал о том, что Екатерина II до того, как статья императрицей, «употребляла все свободные часы … на собирание тех материалов, которые сделали первые семь или восемь лет ее царствования одним из блестящих периодов русской истории». Тогда императрица управляла «систематично, последовательно и с достоинством». Перемены в ее деятельности произошли, на его взгляд, после того, как императрица попала под влияние короля Пруссии Фридриха II. Вслед за этим последовало «несчастное разделение Польши» и шведская революция. Негативное влияние на характер императрицы оказало, по мнению посла, также лишение «своих милостей» защитника английских интересов князя Григория Орлова, которому прежде удавалось сдерживать ее «непозволительные чувства». К тому же, двор императрицы, управляющийся сначала «с величайшим достоинством и с полным соблюдением этикета, мало-помалу сделался зрелищем распущенности нравов, которая усилилась так быстро, что в непродолжительное время … нравы и привычки совершенно изменились. На возвращение к лучшему нет более надежды»854.

Гаррис отмечал «высокие и блестящие качества» Екатерины, ее образованность, «блестящие способности», «возвышенный ум», «редкую сметливость»855. Его поразило знакомство императрицы с культурой Греции («Недавно императрица долго рассуждала со мной о древних греках, об их искусстве и превосходстве их способностей»), а также с законодательством Англии («императрица постоянно обращается к Блекстону»)856.

Во время бесед с дипломатом Екатерина затрагивала не только темы, связанные с взаимоотношениями Англии и России. Порой она касалась совершенно иных, не касавшихся политики тем. Однажды Екатерина пригласила посла в свой загородный дворец в Царском Селе, где один из залов был украшен коллекцией фарфора Уиджвуда, на котором была изображена лягушка. Произведения коллекции представляли различные рисунки деревенских домов и садов в Англии. Это подало повод к разговору об английском садоводстве, в котором, как подметил посол, императрица «большой знаток». Другие залы дворца были украшены портретами «всех коронованных лиц Европы», что позволило Гаррису завести с ней беседу о живописи. «Мы много толковали об их различных достоинствах, – продолжал англичанин, – а еще больше о важных недостатках новейших живописцев, занимающихся портретами». Разговор с Екатериной не исчерпался темой искусства, но коснулся также законодательства, в частности законов Блекстона, в которых императрица «просто озадачила» Гарриса своими познаниями. «По-моему, она сама годилась бы в судьи: так хорошо ей известны наши законы и наша конституция», с удовлетворением заключал дипломат857.