Гигантских размеров труба охрового цвета пологой дугой тянулась через всю его длину, удерживая на себе массивные звенья цепей, за которые перемещались во время весеннего паводка шлюзовые ворота.

Перейдя мост, Анатолий направился к оштукатуренной, выкрашенной в канареечный цвет пятиэтажке. В ее цокольном этаже помещался единственный в городе книжный магазин.

Он в задумчивости походил от полки к полке, выбрал пару книжек в секции, которая никого из остальных покупателей не интересовала, и заплатил чуть больше рубля с полтиной в кассе, стараясь не встречаться глазами со смешливым, удивленным взором кассирши.

Книги были доступны, стоили дешевле, чем мужские носки, что многократно штопались, прежде чем быть списанными по выслуге «на дачу».

Панаров не раз жалел в мыслях, что так и не решился поступить на истфак или филфак на заочный, хоть бы и в пединститут в Саратове. Он не сомневался, что учеба давалась бы ему без труда: память у него была на зависть сызмала и до сих пор, с хронологией событий проблем не возникало, литературу он любил — читал запоем, помногу и с удовольствием.

Самые неисправимые ошибки человек совершает в самом начале жизненного пути. Когда еще, по сути, никто и ничто не имеет исконного права вот так враз взвалить на плечи только пытающемуся думать по-взрослому ребенку весь груз ответственности за предстоящую жизнь — свою, а затем и чужие. У каждого человека в юности должно быть право на первый музыкальный этюд, пробный набросок тушью, прозрачный акварельный эскиз — на допустимую ошибку с возможностью ее исправить без пожизненного наказания.

Почему ты должен писать сочинение собственной судьбы с чистого листа — и сразу набело? Что толку от несвоевременных мыслей на четвертом десятке: «а ведь можно было и иначе»? Недаром же кто-то сказал: «Один раз жил — ни разу не жил».

Панаров возвращался домой широкой, стремительно погружавшейся в зимние сумерки улицей, тянувшейся плавной дугой на километры от центра и заканчивавшейся железными воротами проходной ненавистного ему стеклозавода.

Тротуар был завален снегом, и лишь узкая стежка в одну лопату, удерживавшаяся хозяевами прилегавших к ней палисадников, то сужаясь в извилистый ручеек, то расширяясь в поточек попрямее, отображая трудолюбие, возраст и силы тех хозяев, вилась вдоль насыпи автомобильной трассы с крутыми откосами, припорошенными грязным от песка снегом.

Он окинул привычным взглядом сто лет как знакомый вид вокруг. Похожие друг на друга срубовые дома с обитыми облицовочной доской фасадами, со светло-синими либо салатно-зелеными наличниками, с леденисто-шиферными скатами и парой провисших от наморози проводов, тянувшихся от буро-бетонных столбов, часовыми стоявших вдоль дороги, ртутными лужицами оконных стекол слабо отражали фиолетовую серость февральского неба. За крышами левого порядка вдалеке бежала чернильная полоса покрытых хмурыми соснами холмов, словно ограниченная неровным угольным штрихом сверху, на фоне низких туч, и таким же — снизу, над сугробами крыш.