Насилу закрепив пакет на дико мотавшейся из стороны в сторону голове Панарова, парочка выключила свет, вышла из гаража и захлопнула металлические ворота.

Анатолий задыхался в кромешной темноте, упав со стулом на бок… Грудь разрывало черным огнем, мышцы диафрагмы судорожно, с болью сокращались, изо рта шла пена…

Внезапно он почувствовал, что ему удалось сделать вдох, с резью, со свистом одолевая спазм в гортани. Глаза стегануло ослепительное сияние лампочки, ярко воспылавшей у потолка. Он лежал на боку на цементном полу и видел чьи-то полуботинки у лица.

— Живой, Тольк?.. Дышишь? — заслышал он знакомый шепот. — Щас я тебя развяжу… Зверюги, блядь! Еле успел. Я им черепа снесу! Давай-давай, поднимайся, садись на стул… Дыши, дыши… Как в себя придешь, пошли в дом. Штаны тебе сухие дам. Помоешься, лупанем по стакану…

— Боксер, я не понял ни хера, — натужно хрипел Панаров. — Ты меня волкам кончить велел?.. За что?

— Велел бы — кончили, Толян… Дебилы они, мокрушники. Пугнуть они тебя должны были, проверить… Перестарались, уроды.

— Ни хрена себе — перестарались!.. — осипшим голосом выдавил Толька. — Ты мне чурку должен.

— Не вопрос, Тольк. Хочешь, вместе его уроем — здесь в цемент живого закатаем, — с готовностью отозвался Боксер.

Отмывшись, переодевшись и более-менее придя в себя после двух граненых стаканов водки, Панаров молча, не мигая, воззрился на Генку. Тот заметно суетился, подливал ему и себе, резал соленые огурчики и копченую грудинку, много говорил и доверительно трогал его за плечо.

— Ты знаешь, как трудно их в кулаке держать? Они только силу уважают… Ты че, вправду думаешь, я им тебя пытать приказал?.. Слово мое воровское тебе — на словах шугануть, если очканешься… Я же в курсе, что тебя на вертушке зацепили. Люди ведь по-всякому реагируют: кто-то в штаны сразу делает и добровольно к ментам стукачом идет… Я же рискую, пойми. За мной серьезные люди, которые чуть что и меня, и тебя живьем забетонируют. А работать не с кем — кругом одни сидельцы: сам видишь, какой народ ненадежный, зверье… А ты путный мужик, безотказный, мы с тобой много еще делов провернем. Ну, брат, не держи зла! Добро?

Толька молчком кивнул головой, не сводя немигающего серьезного взгляда с лица Боксера.

— Ну, вот и лады! Давай за дружбу, по полному… Кто старое помянет, тому глаз вон.

Они чокнулись гранеными, опрокинули залпом и взяли с тарелки по кусочку загорелой, остро пахнущей грудинки.

Челюсти Панарова слушались тяжело, мясо глоталось с тупой болью в горле, лишь водка пошла полегче.

Он встал из-за стола и кратко попрощался.