Весь этот процесс был ранее мало изучен в отечественной историографии, и только сравнительно недавно российский исследователь В. А. Невежин ввел в научный оборот значительное число архивных документов, раскрывающих роль пропаганды и агитации, литературы, искусства и науки, перемен в идеологической сфере. По мнению В. А. Невежина, «пропагандистские структуры, вынужденно «законсервировавшие» свою антифашистскую направленность на первом этапе действия пакта Молотова — Риббентропа, уже с лета 1940 г. стали проявлять активность в деле добывания «негатива», направленного против Германии»[1122]. Особенно это стало заметно в конце 1940 — начале 1941 г. Если ранее нередки были случаи, когда представители ряда печатных изданий получали выговоры за любые антигерманские или антифашистские материалы, то теперь ситуация в корне менялась. Статьи или кинофильмы запрещались за излишне «примиренческий и идиллический» тон в отношении Германии.

28 августа 1940 г. была принята директива Главного политического управления Красной Армии (ГлавПУ) о перестройке партийно-политической работы. Согласно этой директиве всем Военным советам предписывалось преодолевать настроения благодушия. «Каждый военнослужащий должен быть внутренне отмобилизован, с учетом военной обстановки, когда и на Западе и на Востоке полыхает пожар мировой войны»[1123].

В. А. Невежин приводит выдержки из выступления главного идеолога партии А. А. Жданова 30 ноября 1940 г., в котором говорилось об опасном «безмятежном состоянии, о беспечном отношении к вопросам обороны». Он сослался на сталинское высказывание о необходимости готовиться к неожиданностям, чтобы не быть застигнутыми врасплох, и указал на недостатки в подготовке к возможной войне. Жданов отметил: «Некоторые товарищи приходят в ужас от мысли о неизбежности людских жертв и материальных потерь в грядущей войне. Если придется воевать, то мы должны быть не менее энергичными и не менее жестокими, чем наш военный противник»[1124].

Спустя более года после эйфории и успокоенности речь главного советского идеолога звучала совершенно по-иному. Как в этом выступлении, так и во многих других речах, а также документах конца 1940 — начала 1941 г. постоянно обращалось внимание на усиление боевой готовности, на необходимость изживать «мирные» настроения беспечности. Создавалось впечатление, что существовала общая установка. В полной мере это стало очевидным в феврале 1941 г., когда недавно назначенный начальник ГлавПУ А. И. Запорожец направил на имя А. А. Жданова подробную докладную записку о состоянии пропаганды среди населения[1125]. Дневник посещений Сталина фиксирует, что именно в день отправки записки Жданов и Запорожец почти три часа находились в кабинете Сталина[1126]. Данный факт не оставляет сомнений, что записка Запорожца не была его личной инициативой. Она отражала позицию Сталина и Жданова и, вероятно, решения, принятые руководством партии и страны.