Мяч дразняще замирает и, чуть помедлив, опускается в корзину.

Зал взрывается овациями и приветственными криками. В нем есть особый зритель:

И лишь один, может быть, самый горячий болельщик не аплодирует. Не может. Правая его рука в кармане. Счастливо улыбаясь, он незаметно идет к выходу.

И лишь один, может быть, самый горячий болельщик не аплодирует. Не может. Правая его рука в кармане. Счастливо улыбаясь, он незаметно идет к выходу.

Но ведь эти аплодисменты звучат и в его честь.

Трудно назвать это хорошей детской прозой. Тем более, что в этом же номере печатается классическая повесть Юрия Коваля «Пять похищенных монахов». Есть с чем сравнить. Но какую-то свою воспитательную и просветительскую работу очерк выполнил. Проблема лишь в том, что о незаурядном человеке пришлось рассказывать предельно заурядным журналистским слогом. В следующем номере – новая публикация Довлатова. О ее истории вспоминает Сахарнов:

Однажды Сергей приходит и говорит: «Святослав Владимирович, мне нужны деньги. Можно напечатать рассказ в „Костре"?» – «Несите». Приносит. Хороший рассказ, написанный, вероятно, специально для этого случая. Франция, век восемнадцатый, гостиница, ночью приезжают какие-то таинственные люди, утром уезжают. Очень хорошо написано, но нет конца. Модерн, не для детского журнала. Говорю: «Поправь». Через час приносит – появился яркий конец. Если я не ошибаюсь, рассказ напечатали в одном из летних номеров, хорошо заплатили. Ни он, ни я рассказ всерьез не приняли. Признаюсь, если бы это было по уровню в духе Голявкина или Коваля, я, вероятно, заинтересовался бы, а так – нет.

Однажды Сергей приходит и говорит: «Святослав Владимирович, мне нужны деньги. Можно напечатать рассказ в „Костре"?» – «Несите». Приносит. Хороший рассказ, написанный, вероятно, специально для этого случая. Франция, век восемнадцатый, гостиница, ночью приезжают какие-то таинственные люди, утром уезжают. Очень хорошо написано, но нет конца. Модерн, не для детского журнала. Говорю: «Поправь». Через час приносит – появился яркий конец. Если я не ошибаюсь, рассказ напечатали в одном из летних номеров, хорошо заплатили. Ни он, ни я рассказ всерьез не приняли. Признаюсь, если бы это было по уровню в духе Голявкина или Коваля, я, вероятно, заинтересовался бы, а так – нет.

Эта публикация Довлатова – часть сложного журнального материала. Сначала мы читаем письмо шестиклассника Бори Шереметенко из Ленинграда. Он пишет о том, что недавно причитал роман Дюма «Три мушкетера», вдохновивший его на благородные поступки – он теперь защищает тех, кто слабее. Чтобы подчеркнуть свою связь с героями романа, Борис сделал деревянную шпагу. Он просит, чтобы редакция рассказала о писателе и его книгах. Редакция откликнулась и напечатала два текста. Один – маленький документальный очерк Самуила Лурье. Да, того самого Лурье, который через двадцать лет подтвердил предположение Михаила Веллера, что проза Довлатова – никакая не литература, а «разная, понимаете… о своей жизни, так кто из нас не может бесконечно писать таких историй». Мини-очерк Лурье «Он был похож на Портоса» написан так, что можно наглядно убедиться – уровень «разной…» иногда убедительно демонстрируется несколькими строками: