Вы, наверное, знаете, что я совершенно не интересуюсь детективами в чистом виде – вроде Агаты Кристи, вяло приемлю Сименона за душевную теплоту и лишь бесстрастно готов констатировать мастерство какого-нибудь «Гиперболоида инженера Гарина», с которым Ваш роман имеет жанровую близость. Короче, все это мне не близко…

Любопытно, что Крыщук, принадлежа к молодому поколению ленинградских писателей, просто не знает, кто такой Довлатов. Его имя полностью выпало из актуальной памяти. Редактор предполагает, что автор что-то уже написал, и просит принести «что-нибудь почитать». Буквально на следующий день Довлатов приносит тексты из будущей «Зоны». Молодой писатель снисходительно отмечает влияние Бабеля и Платонова. Спустя годы, перечитав повесть, он уже не обнаруживает следов подражания.

Заявка составлена и подана на редакционный совет:

И тут, как мне тогда представлялось, начался мистический театр. К самой заявке претензий не было, но Стукалин был очевидно против того, чтобы мы ее приняли. За отсутствием аргументов, он то и дело обращался ко мне: «Ну что, вы не понимаете?» Я не понимал. «Мы должны смотреть дальше и глубже. За этой заявкой стоит биография автора. Вы понимаете?» Я не понимал. Даже те из редакторов, кто хотел помочь директору, не решались вербализовать его подтекст. Их и его стыдливость мне до сих пор не совсем понятны.

И тут, как мне тогда представлялось, начался мистический театр. К самой заявке претензий не было, но Стукалин был очевидно против того, чтобы мы ее приняли. За отсутствием аргументов, он то и дело обращался ко мне:

«Ну что, вы не понимаете?» Я не понимал. «Мы должны смотреть дальше и глубже. За этой заявкой стоит биография автора. Вы понимаете?» Я не понимал. Даже те из редакторов, кто хотел помочь директору, не решались вербализовать его подтекст. Их и его стыдливость мне до сих пор не совсем понятны.

Абсолютное повторение таллинской истории – торжество подтекста, пауз, выразительных взглядов. Никто не знает, но автора лучше обойти, литература от этого не пострадает. Детская и шпионская литература, наверное, нет. Финал отношений с редактором выразительный:

Довлатов исчез. Летом он обычно ездил в Пушкинские горы. Там, между прочим, пожаловался нашей общей знакомой, вернее, моему другу с детства и его знакомой А. А., что вот как ему в очередной раз не повезло: его редактор в «Детгизе» оказался кагэбэшником. Отпор он получил столь сокрушительный, что тут же извинился и пообещал переговорить со всеми, кому успел сообщить эту ложную информацию.