При похоронах девушки совершают почти те же обряды, что и при свадьбах. Когда же хоронят старуху, у которой было много внучат, то в узел завязывают немного мака и кладут ей в гроб около бока. «На тоби – кажут – щоб було чим на тим свити онукив обсипать, як прийдуть исти просить». Когда несут покойника, то грех смотреть на него в окно, потому что кто смотрит в окно и дотронется рукой до какой-нибудь части своего тела, то «у тим мисци буде мертва кистка»

На Фоминой неделе родственники умерших совершают поминовение «на гробках» или «могилках». Взявши хлеба, яиц и ладана, отправляются на кладбище и кладут принесенное на могилы. Священник обходит могилы, служит около них панихиды и берет себе принесенное. После же панихид тут же происходят и поминки, т. е. пьют горилку и закусывают «чем Бог послал». В поминках этих обыкновенно участвует и многочисленная нищая братия. К вечеру с разных сторон кладбища слышится «голосиння» т. е. причитания.

Многие из женщин, обессиленные рыданиями, а часто при этом и вином, засыпают на могиле и так остаются всю ночь. Виденные ими сны передаются потом, как дело, совершившееся наяву. Отсюда и ходят в народе легенды о том, что кто засыпает на могиле – после поминок, то ему является покойник, будит и лично благодарит за поминовение.

Простодушный народ верит и в то, что мертвецы встают и ходят по земле. Для устранения этих посещений или осыпают могилу маком, думая, что вставший мертвец должен сначала подобрать весь мак до зерна, а пока он успеет это сделать, то пропоют петухи, и он должен вернуться в могилу, или вбивают в могилу осиновый кол.

Ходят в народе еще слухи и о замирании людей, т. е. летаргии. Говорят, что такие замиравшие и ожившие люди рассказывали, об ожидающей умиравших загробной жизни, о блаженстве рая, о муках ада. Вот один из рассказов: «Как замирала одна жинка, то рассказывала, что видела на том свете своего мужа: «Дивлюсь, каже, а мій чоловик сидыть на лави[204] и в макитри[205] (тютюн) табаку тре. Хиба[206], пітаюсь, и тут таки, що нюхают? – Ни, каже, це меня таке наказаниэ за те, що я на тому свити табаку молов у праздников».

Как видите, много смешного и нелепого в религиозных обрядах малорусса. Эти суеверия есть и у великорусса, но у первого они выступают ярче. Все это остатки языческой религии, которая существовала у наших предков, и следы которой лучше сохранились у малорусса, чем у великорусса.

Живя в стране, где природа половину года цепенеет от холода, когда все покрывается белым саваном, и жизнь, как бы замирает, и где в течение другой половины, постепенно оживая, природа преобразовывается до неузнаваемости, народ славянский, не находя причин такого превращения, полагал, что изменения эти происходят от борьбы каких-то неведомых сил. Его детскому, еще не развитому уму представлялось, что солнце, которое он видит, теплоту и свет которого он чувствует, есть не что иное, как божество, с появлением которого все на земле оживает; под его теплыми лучами произрастают растения, нужные человеку, и он его назвал «Даждь бог», т. е. дай богатство. И вот, когда славянин видел, что после долгой зимы солнышко все чаще и чаще появляется на небе и дольше на нем остается, словом, когда теплые солнечные лучи уже дают о себе знать, а это бывает всегда в конце декабря и начале января, он полагал, что народилось новое божество и чтобы умилостивить его, справлял ему праздник коляды, т. е. «праздник первого дня нового месяца». Празднование это соединялось вместе с тем и с просьбой к «Даждь-богу» о ниспослании хорошего урожая.