Ярмарочные оптовые торговцы стесняли фабрикантов разными требованиями, видимо облачавшими стремление к монополии; понятно, что они брали только то количество, какое было им нужно, и, поднимая товар в цене на ярмарках, обращали барыш в свою пользу; когда же, наконец, многие фабриканты решились сами воспользоваться этим барышем и расширить круг своего сбыта, тогда купцы не могли уже продавать товар дороже, чем продавали его первые производители, и стали забирать товары только у тех фабрикантов, которые еще сами на фабрики не ездили, причем купцы в ограждение себя неизменно требовали, чтобы эти фабриканты никому более, кроме их, товаров на «украинскую» или «хохлацкую руку» не продавали. Но пришла пора, когда и эти фабриканты, один за другим, по мере усиления производства на их фабриках разрывали тягостные для них условия с оптовыми торговцами и выступали сами на поприще оптовой ярмарочной торговли; понятно, что участие, принятое фабрикантами в ярмарках, должно было сделаться, да и действительно сделалось причиною банкротства многих купцов, которое в свою очередь нанесло огромные убытки другим фабрикантам, вверявшим им до той поры товары. Но и этого оказалось слишком недостаточным для усиления сбыта товаров; появление самих фабрикантов на ярмарках, продажа товаров прямо из рук производителей, совместничество производителей на богатом лишь с виду, но в конце концов безденежном малорусском рынке, постоянно увеличивавшаяся масса привоза – все это породило не только кредит, необуздываемый никакими банкротствами, но даже и конкуренцию и соперничество в самом деле кредита. Каждая лавка, желая привлечь к себе покупателей, соперничает и до сих пор с другою не большим или меньшим достоинством товара, не дешевизною, так как цены уравнялись до верха возможности и сделались почти у всех одинаковыми, а более или менее отважным кредитом. Кто больше кредитует, тот сбывает и большую массу товаров, и понятно, что, при таком положении дел, малоросс, никогда не рискующий, кроме посева подсолнуха, и не имеющий нужды кредитовать кого бы то ни было, оказался совершенно затертым русскими торговцами.

В виду той громадной роли, которую играют в торговле Украины офени и слобожане, не можем не сказать о них несколько слов, которые разъяснят читателю их значение. Как известно, офенями называются ходебщики или, другими словами, разносчики разного красного и галантерейного товара, уроженцы преимущественно Владимирской губернии Ковровского и Вязниковского уездов, которые предлагают невзыскательному покупателю сел и деревень разные московские товары также точно, как «цесарцы» или «венгерцы», по справкам всегда оказывающиеся словаками, предлагают ему произведения плохоньких австрийских фабрик. До сих пор, несмотря на проведение повсюду железных дорог, которые сделали, по народному выражению, «Москву повсюду», огромными массами идут они в Украйну и Новороссию, где и занимаются разноскою и развозкою товаров, преимущественно красных, также галантерейных, посуды и книг, по городам, хуторам, селам и местечкам; эти офени имеют дело преимущественно со средним деревенским населением, а потому и товары у них имеются сортом повыше против тех, которыми торгуют слобожане. Ковровцы, собственно говоря, лишь сменили орловских ходебщиков, которые в прежнее время, когда Москва была еще «за горами», ворочали всею розничною торговлею на Украине; в настоящее время, однако, и их торговля стала заметно падать и они направили свою деятельность отчасти в Сибирь, а отчасти в Туркестанский край.