Вместо разжигания конфликтов Европа должна объединиться, пока человечество дожидается «более отдаленного будущего, когда станет возможным политическое единство на всей планете»[513].

От этого документа нас отделяет уже более 70 лет. Однако мы вполне можем догадаться, что Спинелли сказал бы о нынешнем кризисе в Европе. Ранее он признавал, что общий рынок становится мощной силой, и предлагал работать через него, а не в обход. По сути, Спинелли никогда не одобрял его зависимость от межправительственного сотрудничества и предлагал укреплять наднациональные институты – Комиссию и Парламент, – а не Совет министров. С другой стороны, он поддерживал идею о том, что экономический союз может привести к союзу политическому, и сожалел лишь, что это займет много времени. Он не стал бы возражать против элитарного характера движения за дальнейшую интеграцию, поскольку считал, что она пойдет на благо только народам континента.

Отношения современного Евросоюза с принципами Вентотене довольно неоднозначные: он использует те же средства, но стремится к совершенно другим целям. Он по-прежнему рассматривает национальную суверенность как препятствие на пути элитарной интеграции, однако в целом утратил приверженность принципам социальной солидарности и человеческого достоинства, которые Спинелли мечтал возродить после победы над фашизмом. С позиций Вентотене, федерация является инструментом, который позволит выиграть битву с неравенством и бедностью. Манифест выступал за управляемый капитализм, способный наложить ограничения на рынки и право собственности, не отказываясь от них полностью; он подразумевал национализацию ключевых отраслей промышленности, земельную реформу и рабочие кооперативы. Целью для него являлся не коммунизм, а воплощение более простой, достижимой и, пожалуй, более достойной мечты: о мире, в котором человек будет руководить экономическими силами и контролировать их, а не наоборот.

Мы потеряли этот мир в двух смыслах. Во-первых, хрупкий оптимизм в отношении политического воздействия и мобилизации ради лучшего будущего, существовавший на Вентотене в 1941 г., нам больше не присущ. Во-вторых, идеалы, о которых говорится в Манифесте, по сути, управляли политикой в Западной Европе в годы послевоенного экономического чуда, между 1945 и 1975 гг. Доминировавший практически три десятилетия идеал управляемого капитализма был отвергнут после разворота к неолиберализму в конце 1970-х гг. и исчез на европейском уровне с принятием идеи о глобальной финансовой системе с 1990-х. С современной европейской перспективы представления 1941 г. кажутся столь же древними, как развалины заброшенной тюрьмы Бурбонов на острове Санто-Стефано.