Поворотный момент можно отследить довольно точно. 1960-е и 1970-е гг. были временем процветания в Западной Европе, когда торговля и экономический рост там превосходили те же показатели в США, а за единым щитом Союза стояли мощные и практически автономные национальные государства, защищенные как от окружающего мира, так и друг от друга. Однако для бюрократического аппарата, постоянно стремящегося к еще более всеобъемлющему объединению, это был период институционной стагнации. Затем, в начале 1980-х гг., министр финансов Франции Жак Делор, наблюдая за работой правительства Миттерана, убедился в невозможности построения социализма в одной стране и на посту президента Еврокомиссии с 1985 по 1995 г. постарался укрепить социальную солидарность на континентальном уровне, одновременно усиливая интеграцию рынка. Когда пост главы МВФ в 1987 г. занял еще один француз, Мишель Камдессю, возникла тесная взаимосвязь между интеграционным движением Делора в Европе и управляемой либерализацией международного движения капитала. Важную роль в этом процессе сыграл третий французский деятель, Анри Шаврански, руководивший разработкой Кодекса либерализации во влиятельной ОЭСР. Феномен, который ученый назвал «Парижским консенсусом», в отличие от гораздо более широко разрекламированного Вашингтонского, открывал рынки капиталов в Союзе и в мире, что стало, пожалуй, основным экономическим сдвигом в процессе глобализации 1990-х гг.

Главным достижением Делора стало подписание Единого европейского акта 1986 г. и Маастрихтского договора 1992 г. После окончания холодной войны количество членов Союза за десятилетие выросло вдвое, мирное вхождение в него большей части Восточной Европы стало поистине историческим достижением. Однако то была пиррова победа, сопровождавшаяся неожиданными последствиями, поскольку экспансия, столь желательная с политической точки зрения, сильно осложнила положение в Европе. Для помощи бедным регионам создавалась система перераспределения, однако сам Союз функционировал недостаточно эффективно, чтобы стать гарантом благосостояния для небогатых стран: сдерживаемая своей малой эффективностью в сфере сбора налогов, «социальная Европа» всегда оказывалась на втором плане по сравнению с основной задачей фискального слияния и монетарного единства. Интеграция повлекла за собой переход от перераспределения к контролю за инфляцией, а также мобильностью капитала и рабочей силы. Подписанный в феврале 1992 г. Маастрихтский договор стремился не к благосостоянию и регулированию капиталов в Европе, а к интенсификации общего рынка и акселерации торговли и финансовых потоков путем создания единой валюты[514].