Новион нагнал немало страха на городских советников, заявив, что «сейчас надо действовать прямо и без колебаний, а первый, кто проявит  с этим несогласие, будет выброшен из окон здания ратуши»[660].

В такой обстановке был провозглашен союз города и парламента; наивные расчеты двора оказались легко опровергнутыми. В ратуше в этот день начали выписывать «комиссии» на набор солдат военным дворянам, привлеченным лозунгом свержения Мазарини. Первым ее получил маркиз Лабулэ, лихой кавалерийский командир: ему было поручено набрать 1 тыс. всадников «для службы королю и городу» и исполнения приказов парламента.

Новиону и Деланд-Пэйану было дано поручение овладеть Бастилией; они отправились туда и вступили в переговоры с ее комендантом, которым был Шарль дю Трамбле, брат знаменитого конфидента и друга Ришелье отца Жозефа. Тот повел двойную игру: дал слово во всём подчиняться приказам парламента, и в то же время не соглашался впустить в крепость парижский гарнизон.

В Совете по управлению в этот день представители парижских корпораций и все полковники и капитаны городской милиции приносили присягу в верности заключенному союзу.

Вместе с переходом на сторону Парижа первых кадровых военных встал и вопрос об авторитетном, высокопоставленном главнокомандующем. Свои услуги предложил вернувшийся из Сен-Жермена герцог Шарль д'Эльбеф (1596–1657), губернатор Пикардии; отпрыск младшей ветви дома Гизов со статусом «иностранного принца», он был мужем побочной дочери Генриха IV от Габриэли д'Эстре, и сопровождавшие его три сына были внуками великого короля и кузенами Бофора. Этот вельможа явился вечером 9 января в ратушу и был там торжественно принят; на другой день он должен был явиться в парламент.

Утром того же 9 января, еще до прибытия городской депутации, парламент обсудил вопрос о финансировании создаваемой парижской армии. Найти для этого средства следовало путем добровольного самообложения: принудительность была признана нежелательной, во избежание раздоров. Мем предложил удачный принцип: пусть каждая корпорация платит пропорционально тому, что она платила в 1636 г. по так называемой корбийской таксе (добровольный сбор на оборону Парижа, оказавшегося под угрозой после взятия испанцами крепости Корби). Борьба против Мазарини приравнивалась тем самым к патриотическому долгу, к борьбе с внешним врагом. При этом ставки 1636 г. было решено для всех удвоить, так что общая сумма должна была составить 960 тыс. л. Вторую статью доходов должен был составить добровольный дар в 300 тыс. л. от 24 советников парламента, купивших созданные в принудительном порядке при Ришелье в 1635 г. новые парламентские должности. С тех пор они постоянно ощущали на себе дискриминацию со стороны коллег и решили, что предложенный ими в столь критической ситуации дар позволит им стать во всех отношениях равноправными парламентариями. Наконец, еще 450 тыс. л. парламент и коллегия королевских докладчиков (считавшихся, как мы помним, его членами) должны были взять в долг (парламент — на 350 тыс. л., по 50 тыс. каждая палата; докладчики — на 100 тыс. л.). Так образовался фонд в 1710 тыс. л., правда, пока в основном из обещаний без точного срока исполнения (лишь новые советники обязались внести свои 300 тыс. л. в 2-дневный срок), а заключение займов зависело от соглашения с финансистами. В обстановке эмоционального подъема обещания давались легко (только докладчики поторговались, сбив на треть свою долю в заключении займов).