Так был составлен Военный совет Парижа, который с 11 января начал ежедневно заседать в здании ратуши. В него входили Конти и три его заместителя, другие видные военные (в частности Ларошфуко), Мем и еще четыре парламентских комиссара — те же самые, которые 8 января были прикомандированы к ратуше: Бруссель (вскоре замененный аббатом Лепрево, ведавшим финансовыми поступлениями), Ленэн, Менардо и Деланд-Пэйан, по два делегата от Счетной и Налоговой палат и члены городского бюро.

Весь день 11 января был очень удачным для парижан: психологический шок от акции Конти и Лонгвиля продолжал действовать. На сторону восставших перешел маркиз Луи де Нуармутье (1612–1666). Назначенный командовать полком, который должен был перекрывать снабжение Парижа по Сене у Корбейя, он отказался выполнять это поручение, заявив королеве, что в столице находятся его жена, дети и родственники, после чего отъехал в Париж.

Были перебежчики и из рядовых гвардейцев: на сторону парламента перешли полтораста солдат полка Французской гвардии, «они принесли присягу и заверили, что через три дня все роты этого полка тоже  перейдут к парижанам»[664].

Прибыл бывший капитан королевских мушкетеров де Тревиль, «который по дороге убеждал крестьян гнать в Париж их коров, баранов и прочую живность»[665]. И действительно, в этот день в Париж пригнали большое стадо в 1.200 быков из Пуасси: факт тем более значимый, что Пуасси — важнейший рынок снабжения столицы мясом — находился за Сен-Жерменом, совсем рядом с ним, стадо пришлось гнать в обход, и всё же королевские войска не смогли этому воспрепятствовать.

С утра три роты парижской кавалерии совершили вылазку через ворота Сент-Антуан и вернулись, захватив несколько пленных из числа немецких наемников.

Финансовое положение Парижа также выглядело перспективным. Всё новые корпорации охотно подписывались на нужды обороны, и Военный совет счел возможным определить жалованье каждому пехотинцу в 12 су в день (напомним, что расквартированным в предместьях Руана солдатам полка Гастона полагалось только 2 су и они добивались платежа 8 су), а каждому всаднику 2 л. (40 су) в день.

Особенно разительные примеры жертвенности (к сожалению, не подтверждаемые другими источниками) приводятся в письме бранденбургского резидента Викфора от 15 января. Он пишет, что 9 января три нотариуса (имена названы, было бы интересно проверить это сообщение по нотариальным минутам Национального архива) сообщили, что некие лица предлагают дать в долг парламенту 1 млн л., если парламент согласится вернуть этот долг сразу после прекращения волнений; предложение было принято, и уже на другой день деньги были в ратуше. (Если бы дело было так, утвержденный утром 9 января план парламентского займа на 350 тыс. л. был бы перевыполнен в первый же день!)