Между тем около 2 ч. ночи 10 января к воротам Сент-Оноре подъехала со стороны Сен-Жермена большая кавалькада. Изумленная охрана узнала, что среди всадников находятся ближайшие родственники Конде: его младший брат принц Конти и муж его сестры герцог Лонгвиль. Они заявили, что всецело стоят на стороне парижан и прибыли их защищать. Простым горожанам было трудно представить себе, чтобы брат мог так просто пойти против брата, и новых защитников долго не пропускали, подозревая, что они готовят какое-то предательство. Им поверили только когда встречать желанных гостей прибыли Бруссель, Бланмениль и сам коадъютор Гонди, радующийся успеху своего замысла. Это он, уже потеряв надежду на Конде, сумел склонить на сторону оппозиции сестру полководца Анну-Женевьеву де Лонгвиль (1619–1679), а та уже, пользуясь своим женским обаянием, убедила и мужа, и покорного ей младшего брата. Сама она — с этих пор вошедшая в историю как одна из «героинь Фронды» — не выехала вместе с двором из Парижа по уважительной причине: она была на последнем месяце беременности (истинным отцом ребенка современники дружно считали Ларошфуко).

Эффект от взрыва заложенной коадъютором «бомбы» был оглушительным. Измена принца крови Конти оказалась особенно неожиданной. Этот 20-летний юнец никак не мог пожаловаться на Мазарини. Не блещущий никакими талантами, и менее всего военными, слабовольный и уродливый (он был горбат), Конти в октябре 1648 г. вдруг объявил о своем желании перейти в духовное сословие и стать кардиналом, естественно, вне всякой очереди. Отказать брату самого Конде было невозможно, хотя это и осложняло отношения Мазарини с Гастоном, обиженным за своего фаворита аббата Ларивьера, давно уже считавшегося первым французским кандидатом на кардинальскую мантию. Тогда конфликт был погашен тем, что аббата в утешение ввели в Узкий совет, и Мазарини еще за день до бегства Конти предписывал французскому послу в Риме приложить все усилия для экстраординарного производства принца в кардиналы. И вдруг — такой непонятный, иррациональный поступок! Если только… Если только младший брат не в сговоре со старшим! В какой-то момент Мазарини был близок к панике. Если и Конде пошел против него — остается только бегство!

Не менее его ошеломленному, взбешенному нелояльным поведением родственников Конде пришлось срочно вернуться с фронта в Сен-Жермен успокаивать кардинала; он даже поклялся Мазарини, что «или погибнет вместе с ним, или с триумфом вернет его в Париж»[661].

Психологический удар был нанесен как раз вовремя. Именно в тот день, 10 января, была отмечена активность королевских войск на юго-востоке от Парижа. Заняв Шарантон, прочно владея Венсеннским замком, они произвели вылазки к окраинам Сент-Антуанского предместья. Можно было опасаться поджога предместья, занятия его солдатами Конде, после чего была бы установлена связь с Бастилией и городу грозила бы бомбардировка. Но тут-то и подоспела необходимость в выяснении отношений между Конде и Мазарини, да и сам полководец, уяснив, что за Париж высказались губернаторы трех соседних провинций: Шампани (Конти), Пикардии (д'Эльбеф) и Нормандии (Лонгвиль), а это значило, что примеру губернаторов может последовать их дворянская клиентела, засомневался в достаточности своих сил; в тот же день, 10 января, (уже вернувшись в Сен-Жермен) он отправил в свое губернаторство Бургундию поручение «собирать как можно больше дворян и присылать их ко мне»[662].