Когда они проехали Милуоки, Роман выключил радио и сказал:
– Здорово, что он покончил с собой.
– Это сарказм?
– Так история выйдет лучше! А чем лучше история, тем охотней Билл примет его работы. Если это просто некий парень, тогда это просто эскизы коров. Но если она его
Йеля выворачивало, и ему нужно было лечь и поспать. Ему не хотелось объявлять Роману, что он, по всей вероятности, никогда не узнает подробностей истории Ранко, во всяком случае, не из первых рук.
– Ты знал, – сказал Роман, – что, когда Жюль Паскин вскрыл себе вены, он написал кровью послание любовнице?
– Как романтично.
Минуту спустя, Роман сказал чуть потише:
– Ты знаешь, я не… вчера вечером… я не занимаюсь такими вещами.
– Окей.
Йель продолжал смотреть на дорогу, пытаясь держаться совершенно нейтрально.
– Боже, я в таком раздрае.
– Не думаю, что это правда.
Он попытался вспомнить, почему допустил такое, кто все это начал. Его все не отпускала тяжелая вязкость той комнаты, но все это было уже не важно.
Роман отвернулся от него. Что хорошего он мог дать этому мальчишке? Было 29 января, три дня спустя после обведенной даты в его календарике, и он возвращался в город, к реальной жизни, со всеми своими пожитками, лежавшими в багажнике арендованной машины, которую надо было вернуть до ужина. Он выяснил для Билла несколько дат, но никаких пикантных подробностей ни об одном из художников, кроме Ранко Новака. И, вполне возможно, он сжег их единственный мост к Норе. Он совершенно не представлял, где будет ночевать. Возможно, Роман и нуждался в модели для подражания, но Йель для этого точно не годился.
– Если ты не против, – сказал он, – я включу радио.
2015
2015