И не сказать, что это было так уж важно! Целые поколения прекрасно вырастали на смесях. Фиона не скупала все руководства Ла Лече[109] по детскому питанию. Но в тот вечер, когда она лежала на кровати с восьмилетней Клэр, ей вспомнилось с поразительной ясностью, какую обреченность она почувствовала от понимания, что этот младенец никогда не сможет получить от нее утешения – что ей нечего дать дочери, ни в тот, первый день, ни потом.

И она снова вспомнила это теперь, глядя из окна Ричарда на заходящее солнце, и ее настигло то же абсурдное чувство, что и в тот зимний вечер, когда Клэр было восемь – что они уже упустили свой шанс, навсегда. Что их разлад случился не вчера, а давным-давно, и они до сих пор ощущают его отголоски. И лучшее, на что они могут надеяться – это чтобы рана хорошенько затянулась.

1986

1986

Йель ничего не сказал Биллу о своем проколе с Дэброй. Он сообщил ему, что Нора назвала несколько главных дат и поделилась общими сведениями, но с конкретикой у нее было неважно.

– Роман все это напечатает для тебя, – сказал он. – В том числе массу историй о Ранко Новаке!

Он картинно хохотнул, и ему стало от этого противно; он неожиданно проникся Ранко.

На столе его ждала записка от Эсме Шарп, он позвонил ей и в итоге обмолвился, что ему негде жить, и она настояла, чтобы он переночевал у них, в башне Марина-Сити, на пятьдесят восьмом этаже, поскольку Эсме с Алленом проводили всю зиму в Аспене.

– Оставайтесь сколько хотите! – сказала она. – Можете поливать денежное дерево.

Это было достаточно далеко от Бойстауна, чтобы Йелю не грозило натолкнуться на Чарли. Он хотел бы увидеть его в ближайшее время, хотел бы наорать на него, выпалить все, что еще не прокричал, но только когда он будет к этому готов. Ему не хотелось наткнуться на него у банкомата.

Эсме подчеркнула, что он может спать в хозяйской спальне, но Йель устроился в небольшой гостевой комнате, с балкончиком и полками книг по архитектуре. На кухне была стойка с вином, и Эсме сказала, что его «лучше допить прежде, чем я до него доберусь». В гостиной стояла лучшая стереосистема, какую Йелю доводилось слушать, и полка с CD: классика, опера, мюзиклы и Синатра. На своих устройствах он бы слушал The Smiths, и это нисколько не помогло бы ему; если ему, возможно, осталось жить всего несколько лет, не лучше ли слушать Бетховена? Из окон открывался вид на реку и башню Сирса[110]. Ночью город под ним превращался в плеяду желтых и красных огней.

Когда-то давно, когда Чарли впервые взял его в «Бистро», на этой же улице, он зачарованно взирал вблизи на две башни Марина-Сити, на гигантские лепестки, оказавшиеся стилизованными балконами. Теперь же, стоя на балконе, Йель поражался, какие низкие здесь перила, как легко высокий человек мог потерять равновесие и перевалиться через край, как легко было встать на них и прыгнуть.