Но никто не подхватил эти слова.

Копы придвинулись ближе. Они схватили женщину с края шеренги и потащили, кричащую, в полицейский фургон. Затем вернулись и схватили мужчину, сидевшего рядом, а затем следующего. Копы были в голубых резиновых перчатках. На одном была медицинская маска.

Камеры продолжали снимать происходящее, но все репортеры сдвинулись к краю; люди, прорывавшиеся через передний край с портативными камерами, были демонстрантами, делавшими запись для истории. Один из них остановился перед Тедди.

– Скажите что-нибудь! – сказали ему.

И Тедди прокричал:

– У них перчатки с туфлями не в тон!

И толпа подхватила любимую дразнилку:

– Перчатки с туфлями не в тон! Ужасно, какой моветон!

Камера придвинулась к Йелю.

– Скажите что-нибудь! – сказали ему. – Что вы чувствуете?

Наверно, он никогда еще не чувствовал себя настолько непохожим на Йеля Тишмана. Если бы у него вся жизнь еще была впереди, он мог бы посчитать это поворотным моментом, таким, когда он понял наконец, кем должен стать. Но поскольку это был не его случай, он принял этот момент как таковой: как пик храбрости, как всплеск адреналина, равного которому он может никогда не испытать за оставшийся ему срок на земле. Он отпустил руку Фионы и повернулся к Эшеру, обхватил его за затылок и поцеловал. Ему было все равно, играл ли Эшер на камеру, но он ответил на поцелуй в полной мере: его пальцы в волосах Йеля, язык на его языке. Йель почувствовал соль на своих губах, жесткую щетину Эшера – на своем гладком подбородке, и город вокруг них растворился.

Когда же они расцепились, он услышал, как восторженно верещит Фиона и Тедди ухает и аплодирует им. Эшер смотрел ему в глаза улыбаясь, но тут раздался крик всем лечь.

Йель перекинул рюкзак на грудь и, снова взявшись за руки с Эшером и Фионой, лег спиной и головой на прохладный асфальт. Он закрыл глаза и собрался с духом. Он не хотел вставать и идти в полицейский фургон. Он хотел неподвижно лежать, безвольным телом, которое унесут, как уносили других. Легкое, как перышко, твердое, как доска.

Приблизились крики полиции, приблизились их свистки, приблизились крики людей.

Он услышал, как закричала Фиона, когда схватили Тедди, а через минуту он почувствовал, как их руки расцепились. Он потянулся к ней, но тщетно. Он держал глаза закрытыми.

Когда его подняли, его держали за одежду. За воротник рубашки, за рюкзак, за ремень брюк, за туфли. Он пытался не обвиснуть, но не мог.

Он смотрел во тьму за своими веками. Он думал о том, что на следующих выходных он должен помочь Терезе освободить старую квартиру. Он должен взять все, что захочет из вещей Чарли, и любые свои вещи, лежавшие там четыре года. Он это сделает в следующие выходные, а в эти он делает то, что делает сейчас. И это, пожалуй, легче.