Фиона наклонила голову.

– По-моему, как раз наоборот.

– Не совсем.

Он был зол, возбужден и смущен. И ничто из этого не шло на пользу его желудку. Ему хотелось поскорее отсюда выбраться, но он не представлял, как справится с этим.

Когда же он наконец решил, что готов, и они медленно встали, его охватило то, что он поначалу принял за déjà vu, но нет – это было реальное воспоминание: как он выходит из туалета у Ричарда и спускается по лестнице, а там никого. Что, если это снова случится? Что, если они выйдут, а там будет обычный день в обычном городе, а демонстранты растворились в пустоте?

– Идем прямо к муниципалитету, – сказала Фиона, – и будем ждать всех у Снупи.

– У чего?

– Снупи в блендере. Этой статуи.

Он не сразу догадался.

– Боже мой, Фиона, это же Жан Дюбюффе.

Абстракция, белая, с черными линиями. Скульптура, на которую хотелось взобраться.

– Я не единственная, кто так ее называет, и не все люди искусствоведы.

Ему понравилась идея забраться внутрь и смотреть на демонстрацию и на Эшера изнутри скульптурной раковины.

Они всех опередили, кроме нескольких организаторов, бродивших с табличками и мегафонами на поясе. Йель с Фионой узнали у одного из них, что перед AMA арестовали нескольких человек, преградивших вход в здание.

– Теперь выпустили конников, – сказал он.

Они уселись на асфальт, прислонившись к Дюбюффе.

– Это называется «Монумент со стоящим зверем», – сказал Йель. – Учись, пока я жив.