Каждый дом, который мы проезжаем по пути, закрыт на зиму. Нигде никаких признаков жизни. За поворотом к дому Диксона дорогу перед машиной перебегает лиса, неся в зубах какое-то мелкое животное. На мгновение она замирает в свете наших фар, смотрит на нас, а потом бежит дальше.

Пруд прячется под коркой толстого льда. Мертвые кусты покрыты инеем, на тонких серебристых веточках висят ярко-красные ягоды. Дача выглядит голой, все ее недостатки обнажены. Я останавливаюсь позади дома, заглушаю мотор. Мы сидим в тишине, тепле, сгущающихся красках. Анна кладет голову на стекло.

– Побудь в машине. Пойду прогрею дом.

На задней двери висит замок. Я обхожу дом, пробираясь через море опавших листьев, и лезу под козырек крыши. Несмотря на все прошедшие годы, я каждый раз чувствую изумление и облегчение, когда мои пальцы нащупывают его – один-единственный ключ, висящий на ржавом гвозде. Тот же ключ от того же старинного замка, что и в нашем детстве.

– Нашла! – кричу я Анне. Открываю дверь, вваливаюсь через порог в темную кладовку и пробираюсь к щитку на противоположной стене. Мои пальцы слепо ощупывают круглые тумблеры, пока не находят самый толстый – главный. Требуется усилие, чтобы передвинуть его слева направо. Дверь холодильника подперта метлой, чтобы он не заплесневел, и лампочка внутри зажигается, когда он с ворчанием просыпается. Гостиная чисто подметена и лишена красок, диванные подушки и покрывала убраны в большие черные пакеты. Внутри кажется холоднее, чем снаружи, как будто я зашла в морозилку, полную спертого мертвого воздуха. Вода отключена, поэтому трубы не замерзли. Придется подождать, пока дом прогреется, прежде чем смывать антифриз и включать воду. На сегодня наберем ее из пруда.

Я иду по комнате, включая свет. Слишком холодно, чтобы спать в домиках без отопления, но мы можем разжечь камин и переночевать на диванах в большом доме. Под столом стоят два электрических обогревателя. Я втыкаю их в розетки. Они похожи на старомодные тостеры: так же становятся оранжево-красными, когда накаляются, наполняя комнату запахом жженной пыли и всегда пробуждая во мне искру беспокойства, что они спалят дом, пока мы спим. Возле камина лежат дрова, трут и стопка старых газет – в основном прошлогодние «Нью-Йорк Таймс», среди которых затесалось несколько выпусков бостонской газеты. Кто-то, наверное, Питер, разложил дрова в камине перед следующим летом. Я беру с полки жестянку со спичками, опускаюсь на колени и зажигаю сначала газету, потом трут. Огонь шипит и трещит, разгораясь. Я слышу, как позади меня заходит Анна.