– Надо покататься на коньках, – говорит она.

– Открою банку с супом. Может быть, остались сардины. – Я достаю из старого сундука подушки, одеяла и холодные простыни.

Мы засыпаем под треск костра и периодический стук повалившейся обугленной деревяшки. Мир снаружи холоден и суров под светом зимней луны – всего лишь эхо того места, которое я так люблю, где для меня начинается и заканчивается жизнь. Однако лежа рядом с моей страдающей загадочной сестрой, совсем близко от ее руки, вдыхая запах костра, плесени и зимнего моря, я начинаю чувствовать его сердцебиение. Понятия не имею, что могло так сломить Анну. Знаю только: что бы это ни было, оно привело ее обратно сюда. Как возвращающегося домой голубя, который, повинуясь исключительно инстинкту, слышит ветер, завывающий в горах в трехстах километрах от него, и знает, куда лететь.

На рассвете меня будит серебристый, как натрий, свет, просачивающийся сквозь окна. Огонь за ночь потух, и я уже вижу свое дыхание. Натягиваю под одеялом носки, поднимаю с пола пуховик и надеваю поверх ночнушки. Угли еще краснеют. Я подкидываю сухих дров и тихо, чтобы не разбудить Анну, ворошу золу, потом беру кувшин и иду к пруду. Мне нужен кофе. В кладовке есть невскрытая банка. Мама обязательно оставляет кофе, оливковое масло и соль. Пруд весь скован льдом. Толщиной, должно быть, сантиметров пятнадцать. В нем, точно ископаемые в смоле, застыли листочки и веточки. Но там, где лед встречается с берегом, он становится тонким и легко ломается. Я пробиваю его палкой, опускаю сложенные руки и пью из пруда, прежде чем наполнить кувшин.

Запах кофе будит Анну.

– О, хорошо, – произносит она, зевая.

– Надо же, кто заговорил.

Анна слегка наклоняет голову набок, точно зимний воробушек. Но потом вспоминает свое горе, и ее лицо сереет.

– Поговори со мной. – Я приношу ей кружку с кофе. – Сахар есть, но нет молока. – Сажусь на край дивана рядом с ней. – Подвинься.

Она двигается, чтобы освободить мне место, пустой участок у ее бедра.

– Мне хочется прогуляться по пляжу, когда выйдет солнце.

– В сундуке должны быть свитера, – вспоминаю я.

Она садится, поправляет подушку за спиной.

– Я ходила к гинекологу на той неделе. У меня задерживаются месячные.

– И?

– Я была уверена, что беременна.

– Мы разговаривали на той неделе. Ты ничего не сказала.

– Я боялась, что если что-нибудь скажу, то снова случится выкидыш. Все думала, что третий раз должен быть счастливым. – Она делает глоток и морщит нос. – Надо было заехать за молоком по пути. В любом случае, я не беременна.

– Блин, Анна, мне так жаль. Это хреново.