— Старшина, — сказал Залывин, — потолмачь с попечительницей.

Якименко с готовностью начал толмачить. Старуха выслушала, собрав в оборку морщинистые губы, кивнула головой. Молодая девица, с блудливой искоркой в темных глазах, вскользь глянула на старшину, пошла исполнять приказание попечительницы. Вскоре на столе стоял тяжелый кувшин, облитый, как и бокалы, янтарной глазурью. Братья Якушкины посмотрели на него с недоверием, и Петро, переглянувшись с Михайлом, сказал:

— Однако, не намешали ли они какого зелья? Сами бы прежде отведали.

— И то, — немногословно подтвердил Михайло.

Якименко засмеялся:

— Ну, чалдоны! Больно уж вы осторожны. Какой им резон подмешивать? На свою голову? — он поднялся и двумя руками начал разливать красный бор.

Та же, темноглазенькая, тем временем открыла супницу и взялась за половник.

Видя, что обед начался, попечительница что-то проговорила непрошеным гостям, очевидно желая им приятного аппетита, и степенно удалилась, оставив их на попечение темноглазенькой и двух других.

Суп оказался домашней лапшой. В нем много было маринованного зеленого горошка, перца и еще каких-то приправ. От лапши пахло куриным бульоном, хотя самого мяса не оказалось.

Солдаты, кроме братьев Якушкиных, которые наотрез отказались пить, опрокинули по два бокала в общем-то вполне приличного вина, в меру крепкого, и, мигом разобрав из хлебницы большие куски белого хлеба, опорожнили тарелки.

Черноглазенькая что-то сказала другим девушкам, и те, шелестя длинными подолами, заспешили из трапезной. Через минуту они вернулись, неся каждая по высокому блюду, на которых лежали золотисто обжаренные куры ножками кверху, а вокруг плавали в белом соусе кизиловые ягоды.

Солдаты совсем развеселились. Пропала застенчивость.

— Черт возьми, царский обед! — воскликнул Саврасов.

— Так жить можно, — откликнулись ему.

— Я бы здесь остался до конца войны…

— Вот это малина! Ай да малина! Старшина, старшина, — тянулся к Якименко Карим Каримов, — ты обрати внимание, черноглазенькая-то от тебя не отходит.

А старшина уже чувствовал себя как дома. Он опять взялся за кувшин, к нему потянулись с бокалами.

— За победу! — сказал он. — Ну что, чалдоны? Все еще не хотите выпить?

— Однако нет, старшина, — степенно сказал Михайло. — Давайте уж сами. Мы с Петрей не любим мараться. Уж коли пить, дак пить, а уж не пить, дак лучше и усов не мочить.

— Ну как знаете, — ответил, смеясь, Якименко. — Было б предложено. А ну-ка, Финкель, подставляй кружку.