«19 марта.

После боя за Фехерварчурго опять было много раненых. Полк ушел вслед за танками. Ушли и наши, а я остался в хуторе, чтобы сдать раненых в медсанбат. Двое умерло на моих глазах. Оба из роты Фаронова. Ранения получили в рукопашной схватке. Один из них, младший сержант Солодовников, раненный в живот ножом, успел рассказать, как они дрались лопатами. От его рассказа у меня кровь застывала в жилах. Я спросил, сам-то успел он хоть кого-то вывести из строя? Он подтянулся на руках повыше и, улыбнувшись черными запекшимися губами, ответил:

— Каждый из наших успел что-то сделать. А так разве бы мы победили?

Я понял, что допустил бестактность.

Уже перед концом Солодовников подозвал меня и сказал:

— Старший сержант, видишь вон куст сирени в саду?

Я сказал, вижу.

— Похорони меня там. А вот письмо. Я его не успел отправить. Дома две сестренки и отец с матерью. Пусть порадуются, пока не придет похоронка. — И добавил: — Тяжело умирать на чужой земле.

С помощью двух мадьяр, которые помогли выкопать могилу, я похоронил обоих солдат под кустом сирени. Вдвоем с Иванниковым, который был ранен в этой же рукопашной, мы дали над могилой по длинной очереди из автоматов. Потом он сел на корточки и заплакал. Впервые увидел, как плачет солдат. Даже сама смерть не воспринимается так тяжело, как слезы…

20 марта.

Командир санроты Андреев и фельдшер Панюхин напоролись под Истимером на немцев. Обоих ранило. Правда, легко. Здесь снова был тяжелый бой, и нам, санротовцам, досталось опять.

21 марта.

Сегодня суббота. Вечер. Мы остановились в лесу севернее уже взятой Варналиты. Леса здесь совсем не наши. Много бука, вяза. Даже сосны — и те отличаются от наших, особенно уральских. Хорошо бы побывать сейчас дома, посидеть у таганца, посмотреть на мирный огонь под чугунком с картошкой. Хочется прижаться к матери, обнять ее и так сидеть — тихо-тихо, слушая как осторожно и робко подает свой голос сверчок где-то за печкой. Здесь, в чужой стране, особенно остро чувствуешь отсутствие родины, дома, близких.

22 марта.

Я в Варналите. Здесь медсанбат и штаб корпуса. Его охраняют наши учбатовцы. Встретил Зинаиду Францевну. Обрадовались и разговорились. Я даже не сразу заметил, как быстрыми, решительными шагами к нам подошел генерал-лейтенант Миронов. Я растерялся. Запоздало взял под козырек. Он усмехнулся краем рта и сказал:

— Ну-ну, солдат, не робей! — и подал жене букетик полевых цветов.

Она представила меня. Он приветливо протянул руку, проговорил: