— Ну, все. Дело идет к концу.

— Да, теперь скоро.

Они помолчали, потом Залывин спросил:

— Как Швыков?

Саврасов махнул рукой.

Потом и Залывин и Саврасов увидели, как серо-зеленые фигуры пошли на них.

Саврасов с Залывиным встретили их короткими очередями. Немцы залегли.

— Ползи к Швыкову, — сказал Залывин, — дай оттуда парочку очередей. Пусть не думают, что нас двое.

Саврасов уполз, и с места Швыкова заговорил автомат. Немцы отвечали лениво.

Саврасов приполз обратно, кинул перед собой два рожка.

— Это последнее. И вот еще граната. У ребят взял.

— А Швыков в себя не пришел?

— Нет, — Саврасов дернулся. — Вот ч-черт! Кажется, приласкали.

Пакеты тоже кончились. Залывин вытянул подол нижней рубашки.

— Погоди, Толя. Я от своей оторву. Она у меня шелковая, не так будет кровь пропускать, — сказал Саврасов.

Залывин финкой отрезал подол, вырвал полосу. Рана была пустяковой: пуля прошла под кожей. Залывин прижег отверстия спиртом, затем туго забинтовал.

— Сойдет. Только еще не схвати.

Но Саврасову снова не повезло. Минут через несколько пуля прошила ему сапог.

— Да что за дьявол! — выругался он. — Они что, решето из меня задумали сделать, что ли?

Залывин сдернул с него сапог, поддернул к колену бриджи с кальсонами, увидел сквозную в мякоти рану. Опять плеснул из фляжки на темные отверстия, кровь на них сразу вскипела, взбугрилась и отвалилась свернувшимися ошметками. От рубахи еще оторвали полосу. Она была волглой от пропитавшегося насквозь мокрого снега. Пока Залывин бинтовал ему ногу, немцы совсем примолкли, Опять наступила тишина. Она обоим им показалась желанной и ласковой, как передышка, как, может быть, последняя отсрочка от ТОГО САМОГО, что неминуемо должно наступить сегодня, пожалуй даже, до захода солнца. Правда, тишина была жутковатая, натянутая, словно кожа на барабане, чуть прикоснись — и загудит. Там, где они ползали, где лежали, покров снега почти сошел и видна была зелень — яркая, сочная, как на пригретой весенним лучом полянке, и она радовала. На нее садились белые бабочки — вечерние летуницы и, подрожав крылышками, будто от озноба, вспархивали опять.