Швыков повернулся лицом к пропасти, полежал над нею, оглядывая с высоты окрестность, рассудительно и деловито, словно подвел черту, медленно проговорил:

— Ну вот и все. Дальше отходить некуда.

Залывин не ответил, только пошевелил ступнями над скальным отвесом и вдруг ощутил, как они твердо уперлись в эту пустоту.

19

19

Но это было еще не все. Когда вернулся Каримов, облазивший весь край отвеса на участке, который они занимали, и доложил Залывину, что здесь нигде нет никакого спуска, что стена уходит отвесно, тот, посовещавшись со Швыковым и Саврасовым, принял решение сделать еще раз попытку прорваться к расщелине. Было уже четыре часа дня. Немцы молчали, очевидно выжидая, не запросят ли русские пощады. Но Залывин подтянул ребят к левому флангу, проверил наличие гранат, автоматных рожков с патронами и даже боезапас к трофейному пулемету Зеленчука. Потом он разделил группу на две команды. Одна должна была прикрывать, другая прорываться.

В этот бросок ребята вложили все свое отчаяние, всю злость, все свое пренебрежение к смерти, но силы оказались слишком неравны. Ценой еще четырех человек им только удалось потеснить немцев. Остальные, израненные пулями, осколками гранат, вынуждены были снова залечь. И всякий раз, когда Залывин видел, что уходил из жизни его солдат, он чувствовал, как неотвратимо слабеет сам, теряя себя с каждой новой смертью товарища. Боеприпасов осталось совсем немного, и надеяться можно было лишь на помощь, но она по-прежнему ниоткуда не шла.

Никто из них не знал, что она уже не может прийти. В то время, когда они завязали бой у домов, Самохин столкнулся с целой егерской ротой и, отбиваясь от нее, отошел назад, слился с группой Нечаева, которая тоже не успела подняться на высоту. В одиннадцать часов дня, как было условлено, пошли и полки в наступление, но, с трудом одолев полтора километра по фронту, тоже выдохлись и перешли к обороне. Третий батальон Визгалина пострадал больше всех. Брескин пустил в ход все повозки, всех санитаров. Одиннадцать человек были убиты и двадцать ранены. Самохин и Нечаев с боем стали отходить от высоты к позиции полка. Но ничего этого не знали четверо оставшихся на высоте: Залывин, Саврасов, Швыков и Зеленчук. Карим Каримов лежал тоже в общей цепи, и ноги его свисали над пропастью, но сам он был уже мертв. Он истек кровью от тяжелого ранения в грудь и до последней секунды не терял сознания. Когда Саврасов попытался его перевязать, он через силу улыбнулся разбитыми в кровь губами и сказал ему:

— Не надо… Нам, татарам, одна хрен… Побереги, Андрей, бинты для других…