Но Ганка лежал уже опять, закрыв глаза и тяжело дыша открытым ртом.

— Ну, так что же вы не встаёте?.. То-то! Никуда вы и не встанете, никуда не пойдёте, да и незачем вам, по правде сказать, ходить. Разве вы не понимаете, что в доме не до вас? А вот что мы лучше сделаем. Я сейчас лучше призову к нам Ланэ...

— Да, да, — забеспокоился Ганка, — Обязательно Ланэ! Мне самому нужно было бы сходить за ним, ведь это так неудобно, что вы пойдёте от моего имени.

— Да лежите, лежите, — твёрдо сказал Курт, — сейчас он будет у вас.

Ланэ сидел около Ганки и плакал.

Платок его был уже мокрый, и он комочком положил его на колени.

Несколько раз он начинал было говорить, но, сказав два слова, махал рукой и шептал: «Нет, не могу, никак не могу», — и снова плакал. Наконец Ганке это надоело, и он сильно и грубо дёрнул его за рукав.

— Ладно, — сказал он, — будет!

Ланэ всхлипывал.

— Ну, слышите? Я же вам сказал — будет! Расскажите мне, как это произошло.

Ланэ поднял на него красные воспалённые глаза.

— Это несчастное письмо, которое заставили нас подписать.

— Ну, это я всё знаю, — сказал Ганка. — Вы прочли его профессору?

— Там была и ваша подпись, — сказал Ланэ, бессознательно защищаясь от Ганки. — Когда я показал его профессору, ему стало совсем плохо, он... — Ланэ оглянулся и, увидев, что Курта в комнате нет, воровато спросил: — Вас били?

— Да! То есть нет! То есть да! Да! А, чёрт! — разозлился Ганка. Врать ему не хотелось, а правду рассказать он не мог, да и не понял бы её этот чувствительный, трусливый и малодушный добряк. — Ладно, обо всём этом после. Ну, потом, что было потом? Вот вы ему показали мою подпись, что было дальше?

— Да ничего потом не было, — растерянно ответил Ланэ и остановился, словно сам удивляясь своим словам, — совершенно ничего. Профессор заперся в своём кабинете, никого не впускал, даже госпожу Мезонье, а потом и умер.

— То есть как умер? То есть как это умер? — зарычал на него Ганка. — Вы подумайте только, что вы говорите!

Он вскочил с кровати, и это оказалось неожиданно легко и просто, голова у него больше не кружилась, он чувствовал себя очень здоровым и помолодевшим на добрый десяток лет, вся прежняя сила вернулась к нему внезапно. Толстяк этот был совсем не виноват, но, честное слово, он мог бы разорвать его на куски.

— Отчего это умер? Как это так: совершенно здоровый человек...

— Он не был здоровым, — устало сказал Ланэ. — Только не кричите на меня, пожалуйста, Ганка, у меня и так в голове всё перемешалось. Ох, и зачем я написал ему это письмо?