— Соскучился?
— Не очень.
— А совсем бросить не собираешься?
Не скоро Люба дождалась ответа. Вадик вздыхал, хмурился, морщил лоб, поглядывал исподлобья на Любу.
— Можно и бросить, — вымолвил наконец Вадик, — совсем бросить, если б было ради чего. Ради большой цели. — Он остановил пристальный взгляд на Любе. — А так… в суетной жизни… Зачем терять выгоду? Нынче без хитрости трудновато, а дальше, говорят, будет еще труднее. Для чего жертва?
— А разве душа твоя, ее благородство и совершенство не стоит жертвы?
— Да ведь и душа нужна не сама по себе, а для чего-то. Для того, к примеру, — ты только не смейся, — чтоб посвятить ее Прекрасной Даме. — Он так нежно и преданно Любе улыбнулся, что ее взяла оторопь. Никто еще и никогда ей так не улыбался, никто не говорил ей таких слов. Ей не надо было спрашивать, какой Прекрасной Даме мог он посвятить свою душу — все было написано на его лице, все сказано глазами.
какой— Ты погоди… ты меня не сбивай… — тихо отозвалась девушка. — Я говорю не о Даме, а о твоем достоинстве…
— А если это одно и то же? Зачем оно мне, это достоинство, без нужды — без цели?
Он говорил то, что думал, она это видела, испытывая неведомую до сих пор скованность и особую ответственность за каждое свое слово.
— В таком случае, — ответила она, — ты тем более должен думать о своем благородстве. Приучать себя к порядочности во всем, даже в мелочах. Приучишь, и себя будешь по-другому ощущать, и весь мир вокруг.
— Может быть, ты и права, — сказал он. — Одно мне интересно узнать: это ты сама все придумала или вычитала где-нибудь?
— Не знаю, может быть, и вычитала. Только я и сама так думаю.
— И поступаешь так же?
— Не всегда. К сожалению, не всегда.
Разговор шел на школьном дворе у распустившегося вяза, неподалеку стояла большая скамейка, сплошь облепленная ребятишками. В другое время они на эту скамейку не обратили бы внимания, а сейчас теснились, жались друг к другу и во все глаза глядели на Любу и на Вадика, стараясь либо услышать, либо по движению губ и по жестам определить, о чем велся этот таинственный и любопытнейший разговор. Из окна учительской за Любой и Вадиком пристально наблюдала Раиса Степановна.
— Если я правильно понял тебя, — тихо сказал Вадик, — завтра мы идем на выставку…
— А где ты взял билеты?
— Матушка купила.