Уделяя много времени анализу движения племен, Хомяков постепенно приходит к выводу о том, что каждый народ изначально был «одностихиен», а исходя из анализа этих «стихий» древних народов, выделяет две антиномичные стихии, определявшие облик существования людей: народы завоевательные (кушитские) и народы земледельческие (иранские). В дальнейшем эта антиномия получит многовариантное развитие, но развитие всемирной истории Хомяков мыслит как своеобразную реализацию драматического конфликта двух противоположных духовных начал, как многовариантную борьбу иранства и кушитства. Важно отметить, что философ ни в коем случае не накладывал на эти два полюса оценочные категории «хорошее – плохое», в его мыслях не было чисто аксиологического подхода: что лучше – иранство или кушитство. Он рассматривал эти категории как несводимые к понятиям ни символическим, ни рассудочным. Постижение этих понятий, по его мнению, возможно лишь при апелляции к запредельной интуиции, то есть к вере.

Антиномия «иранство – кушитство» является стержнем историософии Хомякова, и то, что она использовалась впоследствии и получила развитие в различных идеях более поздних мыслителей, говорит о том, что она действительно достаточно ценна. Н. А. Бердяев даже назвал ее самой замечательной и наиболее приближающейся к гениальности идеей Хомякова.

Историософская концепция Хомякова строилась на основе признания свободы человеческой воли и неоспоримого отрицания господства необходимости в истории. Хомяков утверждает, что историческая наука «старается принимать связь причин с их последствиями, логику действительной истории и называет эту связь необходимостью»[355]. Однако Хомяков делает допущение, что «в самой этой исторической логике могут проявиться пути Провидения, не открывающего своих тайн, но достигающего своих целей посредством законной свободы и вольного действия человеческого разума»[356]. Свободная «в себе», человеческая воля является всегда и подчиненной высшей воле «в отношении своего проявления или последствий своего проявления».[357]

Постижение божественной воли недоступно для человека ни в прошлом, ни в будущем. Провидение не открывает своих тайн. Вопрос о соотношении свободной человеческой воли с проявляющейся в необходимости управляющей историей волей Провидения оказывается фактически не разрешимым у Хомякова. Речь могла идти лишь о том, чтобы воля человека руководствовалась чистыми и святыми побуждениями, и потому ее действия могли бы соответствовать замыслам воли божественной.

Проблема соотношения свободы и необходимости занимает чрезвычайно важное место в философско-исторической концепции Хомякова. Он выделил две формы «стихии», или религии, которые противостоят друг другу. В иранстве признается свободный дух-творец, и религия поклоняется ему. В кушитстве она подчиняет мир необходимости, основывающейся на идее самосозидающего вещества и поклоняющейся «вещественности». «Свобода и необходимость, проявленные в образах творения и рождения, составляют внутреннее зерно религии иранской и кушитской и служат началом, с одной стороны, единобожию, с другой – всебожию (монотеизм и пантеизм)».[358]