Москва оказывалась ближе к идеалу, чем Петербург. Рассматривая феномен города в России на примере северной столицы, А. С. Хомяков приходит к выводу, что «жизнь власти государственной и жизнь духа народного разделились даже местом их сосредоточения. Одна из Петербурга движет всеми видимыми силами России <…> другая незаметно воспитывает характер будущего времени, мысли и чувства, которым суждено еще облечься в образ и перейти из инстинктов в полную, разумную, проявленную деятельность».[389]

А. С. Хомяков считал, что Россия – это оплот Православия, перед ней стоит великая задача: перестроить свою жизнь на подлинно христианских началах, донести идею свободного единения на принципах любви до своих братьев на всей земле. Город уже в основных своих проявлениях не способствует решению этой глобальной задачи.

Раздел 7 Художественный мир А. С. Хомякова

Раздел 7

Художественный мир А. С. Хомякова

В. П. Океанский Поэтическая метафизика (энергийность имени) в творческом наследии А. С. Хомякова

В. П. Океанский

Поэтическая метафизика (энергийность имени) в творческом наследии А. С. Хомякова

«Не мы говорим слова, но слова, внутренне звуча в нас, сами себя говорят, и наш дух есть при этом арена самоидеации вселенной… В нас говорит мир, вся вселенная, а не мы, звучит ее голос… Слово есть мир, ибо это он себя мыслит и говорит… Слово космично в своем естестве, ибо принадлежит не только, где оно вспыхивает, но бытию, и человек есть мировая арена, микрокосм, ибо в нем и через него звучит мир, потому слово антропокосмично»[390]. Нет, это – не Хайдеггер, с именем которого стало уже привычно в культурологии связывать эти «поворотные» идеи, но отец Сергий Булгаков, заговоривший на этом языке за несколько десятилетий раньше великого немца и почитавший творения А. С. Хомякова «музыкальным императивом» к своему софиологическому учению.[391]

В именах есть что-то наиболее устойчивое, постоянное в мире. Переходя из одной эпохи в другую, из одних содержательных контекстов и культурных форм в другие, воспринимаясь всегда по-разному, имена переживают судьбу своих интерпретаций и сохраняются дольше всего. Имена похожи на небесные звезды, само существование и значение которых объясняется различно в большом времени макроистории, но которые величественно светят во вселенских просторах миллиарды лет…

Софийная природа имени уводит к бездонности. Когда полнота последней взыскуется в слове, можно говорить о его метафизике. «Метафизику можно определить как встраиваемую в слово мысли истину о сущем как таковом в целом», – отмечал Хайдеггер, характеризуя космический размах гносеологических притязаний западного человека[392]. Метафизика укоренена в языке, манифестируя собою прежде всего особое состояние языка, а именно – поэтическое, которому доступно целое. Но потому и сам поэтический язык, одаренный опытом целого, есть начало метафизическое. Онтология художественного слова покоится на этом сопряжении метафизики и языка.