Творчество поэта и мыслителя, художника и механика, публициста и богослова А. С. Хомякова, «русского Леонардо» (как емко охарактеризовал его В. П. Раков), будучи своеобразным и неповторимым плодом синергийного взаимодействия русской, эллинской, западноевропейской культур, сродненных исконным метафизическим фонологоцентризмом, определяющим уже в течение двух с половиной тысяч лет судьбу средиземноморской цивилизации, остается поучительным примером эстетической обращенности к мировому целому и всеединому, иными словами – к просветленной Святым Духом и божественным смыслом тотальности.

Остановимся на трех составляющих хомяковского наследия, синтетического по своей природе: экклезиологии, историософии, лирике. В каждой из них имя, не только благодаря осмысленной креативной установке, но и даже поверх индивидуально-авторского замысла, выполняет космостроительную функцию, то есть выступает в качестве мирообразующей мифоосновы.

Унаследовавший от матери довольно редкое сочетание непоколебимой православной веры и широты мысли, потрясающей современников, Хомяков поныне остается загадкой, «парадоксом», требующим вдумчивого прояснения. Один из его друзей Д. Н. Свербеев следующим образом подчеркивал весь динамизм хомяковских интересов:

Традиционно сложилось весьма превратное истолкование хомяковской «почвенности», якобы граничащей с «узким национализмом» и провинциализмом, между тем как вслед за Н. А. Бердяевым и о. Георгием Флоровским можно утверждать, что Хомяков и вообще первые славянофилы являлись, пожалуй, единственными настоящими русскими европейцами. Специфика хомяковской «почвенности», роднящей русского поэта и мыслителя с поздним М. Хайдеггером[394], – в обращенности к истокам средиземноморской цивилизации. Творчество А. С. Хомякова, христианское и экклезиоцентрическое по своей сути, может быть адекватно воспринято лишь с учетом того, что мыслительно-понятийной (а значит, именной) «почвой» для его произрастания стал дрейфующий в истории философский эллинизм, отнюдь не ограниченный хронологическими и географическими рамками позднеантичного мира, но разомкнутый, как показал М. Хайдеггер, в последующее «философское» свершение судьбы исторического Запада, поглощенного «проблемой Бытия». Так, теоретические конструкции и методы западных мыслителей (от Платона до Гегеля) имплицитно содержатся и в хомяковском богословии, обращенном к миру. Церковная традиция своеобразного космологического мироприятия, свойственного святым отцам Каппадокийской школы (святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский), активно рецептировавших философскую традицию, сказывается и в хомяковском взгляде на мироздание как на гармоничное художественное творение Бога: «Мир есть творение, мысль Божия, и сам по себе он представляет полную и строгую гармонию красоты и блаженства»[395]. Это далеко не исчерпывающее отношение Церкви к миру (ср., например, аскетические творения преподобного Исаака Сирина, для которого мир есть космизированный морок, грандиозная обольстительная иллюзия, «обман чувств», подобный «пелене Майи» в индуистско-брахманической и буддийской традициях, особо пленявших знаменитого современника Хомякова – немца А. Шопенгауэра), но при данной формулировке связанное именно с фронтальным экклезиологическим усвоением философского эллинизма со всем присущим ему понятийно-номинативным ансамблем, положенным в основу любого философского языка.