Кто же, наконец, этот таинственный, неуловимый Варламов, о котором так много говорят, которого презирает Соломон и который нужен даже красивой графине? <…> Ему известно было, что Варламов имеет несколько десятков тысяч десятин земли, около сотни тысяч овец и очень много денег; об его образе жизни и занятиях Егорушке было известно только то, что он всегда «кружился в этих местах» и что его всегда ищут (С 7, 43–44).

Судя по этому фрагменту, Чехов описывает личность неординарную и неоднозначную, в которой совмещаются и черты, обусловленные влиянием цивилизации (власть денег), и черты, являющиеся следствием неизбывной, генетически закрепленной в русском человеке «степной вольницы».

В дальнейшем Чехов развивает и детализирует эту антитезу, лежащую в основе характера героя. В реальности оказывается, что «таинственный» Варламов выглядит весьма обыденно и прозаично – это «малорослый серый человечек, обутый в большие сапоги, сидящий на некрасивой лошаденке», у него «простое, русское, загорелое лицо», он «не упустит дела», на таких людях «земля держится», но главное в нем – это его независимость: «Этот человек сам создавал цены, никого не искал и ни от кого не зависел; как ни заурядна была его наружность, но во всем, даже в манере держать нагайку, чувствовалось сознание силы и привычной власти над степью» (С 7, 79–80).

В повести «Степь» (1888) с ее глубинными подтекстами, рассчитанными на читателей с изощренной памятью и «сильно искусившихся на грамоте», была воплощена концепция сложности, многообразия и единства мира, в котором живет человек. По словам Чехова, в этом произведении он раскрыл дорогие сердцу образы и картины, решившись «выступить оригинально»: «Есть много таких мест, которые не поймутся ни критикою, ни публикой; той и другой они покажутся пустяшными, не заслуживающими внимания, но я заранее радуюсь, что эти-то самые места поймут и оценят два-три литературных гастронома, а этого с меня достаточно» (П 2, 178). «Степной» замысел вынашивался долго, он не поддается однозначной расшифровке и становится яснее лишь на фоне исторических разысканий писателя, в широкой перспективе его литературных интересов той поры. Чехов отталкивался от традиций русской литературы, в том числе от поэзии Хомякова, и в то же время – не без влияния последнего – обращал свой взгляд художника в глубины русской истории и культуры.

В «Степи» имеется загадочная фраза. В разговоре о пользе книжного учения отец Христофор говорит, как бы вспоминая: «Что такое существо? Существо есть вещь самобытна, не требуя иного ко своему исполнению» (С 7, 21). Слова о «существе» представляют собой терминологически точное определение субстанции – «общее место» всех трактатов и руководств по логике, философии, риторике и диалектике еще со времен Аристотеля. «Из философии и риторики кое-что еще помню», – замечает отец Христофор. Из какого источника взята эта фраза? Восходит ли она вообще к какому-либо конкретному источнику? Оказалось, что отец Христофор, вслед за Чеховым, «знает» это определение по книге Петра Могилы «Собрание краткия науки об артикулах веры» (М., 1649)[651], а также по «Изборнику Святослава» 1073 года.