Так Чехов показывает сам механизм прельщения человеческой души бесовским соблазном под видом благодати.

У Хомякова в стихотворении «Широка, необозрима…» (1858) раскрывается внутреннее состояние человека, обольщенного злыми, бесовскими силами, порабощенного мировым злом и неверием и ожидающего пришествия не Бога, но самого дьявола:

В рассказе «Черный монах» магистр Коврин видит нечто подобное – такое же мрачное видение:

Едва он вспомнил легенду и нарисовал в своем воображении то темное привидение, которое видел на ржаном поле, как из-за сосны, как раз напротив, вышел неслышно, без малейшего шороха, человек среднего роста с непокрытою седою головой, весь в темном и босой, похожий на нищего, и на его бледном, точно мертвом лице резко выделялись черные брови» (С 8, 241); На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой, двигался именно сюда… Босые ноги его не касались земли… (С 8, 234).

Едва он вспомнил легенду и нарисовал в своем воображении то темное привидение, которое видел на ржаном поле, как из-за сосны, как раз напротив, вышел неслышно, без малейшего шороха, человек среднего роста с непокрытою седою головой, весь в темном и босой, похожий на нищего, и на его бледном, точно мертвом лице резко выделялись черные брови» (С 8, 241);

На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой, двигался именно сюда… Босые ноги его не касались земли… (С 8, 234).

Эта «оптическая несообразность», казалось бы, безобидная, подчиняет душу, разрушает личность человека и даже окружающий его мир: погибает прекрасный сад, умирают те, кто его растил и лелеял, расстается с бренной оболочкой и сам «гений» – магистр Коврин. Художественной задачей Чехова становится показать эволюцию героя от одного полюса, положительного, духовно-религиозного, к другому, отрицательному, к полюсу индивидуализма, бездуховности и безнравственности, продемонстрировав губительность безверия и чрезмерного увлечения книжной фарисейской премудростью. Безусловно, в художественном мире Хомякова в данном случае предваряются чеховские открытия, они содержатся в этом мире в форме зародыша, малого зерна, из которого Чехов «выращивает» собственную концепцию трагически напряженного духовного поиска своего современника.