В таких случаях одно лишь наше желание, хоть оно и подталкивает нас, не принесет нам желаемого. Оно нас подталкивает в определенном направлении, но мы маневрируем внутри живого лабиринта, доступные пути в котором диктуются всем остальным миром, а не нашими желаниями. И так мы волей-неволей, но не свободной волей-неволей, передвигаемся внутри лабиринта. Совокупность давлений, и внутренних, и внешних, совместно диктует наш путь в этом безумном живом лабиринте под названием «жизнь».

В этом нет ничего особенно таинственного. И, я повторяю, нет ничего таинственного в идее, что часть давления – это наши желания. Однако нет смысла повторять, что помимо этого наши желания каким-то образом «свободны» или что наши выборы «свободны». Они являются результатами физических событий внутри нашей головы! Что тут свободного?

Нет никакой свободной воли

Нет никакой свободной воли

Если кобель унюхает суку в течке, у него появятся определенные сильные желания, которые он очень стремительно попытается удовлетворить. Мы очень явно увидим эту стремительность, и если на его пути встанет преграда (например, забор или поводок), нам будет больно отождествлять себя с бедным животным, рабом своих внутренних порывов, ведомым абстрактной силой, которую он совершенно не понимает. Это горькое зрелище – яркий пример желания, но свободно ли оно?

Откуда бы у нас, людей, взялось что-то, превосходящее эту собачью жажду? У нас тоже есть сильные стремления – и в сфере секса, и в более возвышенных сферах жизни, – и когда наши стремления удовлетворены, мы достигаем в некотором роде счастья, но если нам помешали, мы отчаиваемся, как та собака на коротком поводке.

О чем же тогда вся эта болтовня вокруг «свободной воли»? Почему столь многие люди настаивают на этом помпезном прилагательном, зачастую принимая его за венец человеческого великолепия? Что мы получаем, что мы получили бы, если бы слово «свободный» было верным? Если честно, я не знаю. Я вовсе не вижу в этом сложном мире места для «свободы» моей воли.

Я рад иметь волю, или, по крайней мере, я рад, когда она не слишком сильно подавляется живым лабиринтом, которым я стеснен, но я не знаю, каково было бы ощущать свою волю свободной. Что это вообще значит? Что я порой не следую своей воле? С чего бы мне это делать? Чтобы помешать самому себе? Думаю, если бы я хотел себе помешать, я бы принял такое решение – но это случилось бы потому, что я хотел себе помешать, и потому, что мое желание метауровня было сильнее, чем мое обычное желание. Таким образом, я могу решить не брать вторую порцию лапши, даже если я – или, вернее, часть меня – от нее не отказался бы, потому что другая часть меня не хочет, чтобы я набрал вес, и следящая за весом часть, так уж вышло (сегодня вечером), получила больше голосов, чем прожорливая. Если бы она их не получила, она бы проиграла, а мой внутренний обжора победил, и ничего страшного; но в любом случае моя несвободная воля победила бы и я последовал бы за доминирующим в моем мозгу желанием.