Заключительным аккордом стало то, что после полуночи я услышал стук в заднюю дверь (вовсе не заурядное событие в моем доме, уверяю вас!) и пошел посмотреть, кто это. Оказалось, что это был юноша, которого я пару раз встречал: родители выгнали его из дома месяц назад, и он ночевал в парках. Он сказал, что сегодня ночью немного зябко, и попросился поспать в нашей детской. Я быстро обдумал это и, поскольку знал, что моя дочь ему доверяет, пустил его.

Все это, вместе взятое, кажется мне невероятно странным совпадением; все эти чрезвычайно человечные вещи, эти события, связанные с отражением внутренних переживаний других созданий, случились именно тогда, когда я был так сосредоточен на понятиях сострадания и великодушия.

Друзья

Друзья

Сострадание, великодушие, благоговение перед жизнью – все эти качества олицетворяет собой Альберт Швейцер, который вдобавок вызывал благоговение своим органным исполнением Баха; но для меня это неслучайно. Кто-то может сказать, что Швейцер и люди его редкого калибра самоотверженны. Я понимаю эту идею и вижу в ней долю истины, но, с другой стороны, удивительное дело – я вслед за этимологией утверждаю, что чем великодушнее человек, тем больше его «Я» и его душа, а не меньше! Так что я бы сказал, что те, кто кажется нам самоотверженными, на деле очень велики душой – то есть они могут приютить много других душ внутри своего черепа/мозга/сознания/души – и я думаю, что это ментальное соседство не умаляет их собственную суть, а, наоборот, увеличивает и обогащает ее. Как Уолт Уитмен выразился в своем стихотворении «Песнь о себе самом»: «Я огромен, я вмещаю множества». Все это богатство – следствие того факта, что в какой-то момент далекого прошлого базовый человеческий мозг переступил критический порог гибкости и стал квазиуниверсальным, способным усваивать абстрактную суть мозгов других людей. Это достойно восхищения.

Однажды я пытался разобраться, где же я сам провожу границу применимости слова «осознанный» (хотя четкого предела, конечно, нет), и мне пришло в голову, что самым важным фактором было то, можно ли сказать, что у данной сущности есть представление о «друге», пусть даже самое примитивное; о друге, о котором бы она заботилась и который бы заботился о ней. Очевидно, что у детей довольно рано формируются зачатки этого понятия, и также довольно очевидно, что некоторые виды животных – в основном млекопитающие, но не только – обладают довольно развитым ощущением «дружбы».

Ясно, что собаки ощущают определенных людей и собак своими друзьями; возможно, и некоторых других животных тоже. Я не буду пытаться перечислить, какие виды животных кажутся способными обзавестись понятием «дружбы», поскольку это очень туманный вопрос и поскольку вы, как и я, можете с легкостью собрать в голове этот список. Но чем больше я думаю об этом, тем более верным мне это кажется. Так что я, похоже, пришел к неожиданному заключению, что ощущение «Я», которое кажется воплощением эгоизма, на деле возникает тогда и только тогда, когда вместе с ощущением самости появляется ощущение самости других, тех, к кому мы привязаны. Короче говоря, только когда появляется благородство, рождается и эго.