Кочки и ухабы дуализма

Кочки и ухабы дуализма

В Главе 22 я обсуждал дуализм – идею, что помимо и сверх физических сущностей, подвластных законам физики, есть Субстанция с заглавной буквы под названием «Сознание», невидимый, неизмеримый, невыявляемый аспект Вселенной, которым обладают одни сущности и не обладают другие. Это представление, очень близкое к традиционному представлению западных религий о «душе», привлекает нас, поскольку согласуется с нашим повседневным опытом, что мир разделен на вещи двух типов: одушевленные и неодушевленные; а также оно дает нам своего рода объяснение того, почему мы ощущаем наш внутренний мир или внутренний свет – с которыми мы так близко знакомы, что отрицать их существование кажется абсурдным, если не невозможным.

Дуализм также дает надежду на объяснение загадочного разделения одушевленного мира на сущности двух типов: я и другие. Иначе говоря, это непреодолимый с виду разрыв между субъективным взглядом на мир от первого лица и обезличенным взглядом на мир от третьего лица. Если то, что мы называем «Я», – это брызги некоей Субстанции с заглавной буквы, не поддающейся анализу, магическим образом выданной каждому человеческому существу в момент его зачатия, каждая порция которой наделена уникальным вкусом, навсегда определяющим идентичность получателя, нам не нужно больше искать объяснений, что же мы такое (и не важно, что истоки этой Субстанции непостижимы).

Более того, идея, что каждый из нас от природы определен уникальной нематериальной субстанцией, предполагает, что наши души бессмертны; таким образом, вера в дуализм может частично избавить нас от гнета смерти. Тому, кто рос, купаясь в визуальных и вербальных образах из западной религии, не составит труда представить, как тело недавно умершего испускает дымчатую, эфемерную ауру, которая поднимается выше, выше и выше, в некое невидимое небесное царство, где она будет жить вечно. Верующие мы или скептики, такой образ – неотъемлемая часть нашего западного наследия, и по этой причине полностью сбросить его тяжело, как бы глубоко система наших убеждений ни уходила корнями в науку.

Вскоре после смерти моей жены Кэрол я устроил поминальную службу по ней, чтобы обменяться воспоминаниями с несколькими дорогими друзьями и родственниками под музыкальное сопровождение, которое многое для нее значило. Для завершения этой церемонии я выбрал последние две с половиной минуты вступительной части Первого скрипичного концерта Сергея Прокофьева – произведения поразительной музыкальной поэтичности, которым Кэрол была околдована так же сильно, как и я. Прекрасный и трогательный отрывок, который я выбрал (так же как и его двойник в самом конце), мог бы символизировать собой воспарение души, так зыбко, трепетно и изысканно он звучал, в особенности его финальные восходящие ноты. Хотя ни я, ни Кэрол вовсе не были религиозны, было что-то настолько правильное в этом наивном образе того, как ее чистейшая суть покидает ее смертные останки и взмывает ввысь, в бесконечную высь – даже если в конце концов она улетала не в небо, а всего лишь в него, в этого самого…