Вот что я разумел, когда указал, что прежние русские фильмы страдали «психологичностью». Актеры хотели «чувствовать» и были уверены, что если они «почувствуют», то их «чувства» отпечатаются!.. Рядом с этим и другой недуг – литературность. Кинематограф всегда пользовался и долго еще, к сожалению, будет пользоваться литературными сюжетами. «Переделки» и в театре редко удаются, но прибегать для кинематографа к таким романам, где все действие сосредоточено в душевных движениях и переворотах, совершенная бессмыслица, ибо бессмысленно поручать «немому искусству» монологи. Вот почему бессмысленно было инсценировать, например, «Обрыв»[272]. Но подобного рода попытки представляют собой непосредственное следствие предыдущего заблуждения. Ведь если допустить, что мы можем изобразить чувство, то почему же не допустить, что мы можем изобразить и рассказ о чувствах? Нет, экран не есть страница книги, и то, что, будучи выражено буквами, вызывает в нас душевную картину, решительно ничего в нас не вызывает, когда вместо букв мы видим человека. Ибо особенное свойство буквы в том, что, недвижная, она говорит, а человек, недвижный, молчит.

От всего этого, по-видимому, отделался теперешний русский экран. Повторяю, теперь его лозунг «Действуй!». Но тут предстает вопрос довольно сложный, во всяком случае, двойной.

Прежде всего, само действие может быть двойное: вызываемое физической целью (работа) или вызываемое душевным движением. В первом случае естественность, правдоподобие вполне могут быть обеспечены. Вот где с гораздо большим основанием может быть применен принцип, о котором говорил в первых строках. Если смешно сказать человеку: «Чувствуй», то вполне возможно ему сказать: «Работай». Если смешно сказать ему: «Когда будешь искренно чувствовать, то будешь и правильно говорить и действовать», то вполне разумно сказать ему: «Если будешь искренно работать, то будет и движение твое правильно, да к тому же и прекрасно». И в самом деле: нужно человеку, например, волочить; если только предмет, который даст ему режиссер, не картонный, то движение его будет и целесообразным, и в этом соответствии прекрасным. Тут, можно сказать, реальность обеспечивает правдивость.

Совсем другое – во внешнем изображении движений душевных. Тут не может быть даже и речи об «искренности», а только о правильности изображения. И вот эта правильность не всякому доступна. В жизни всякий правильно проявляет (потому что под влиянием природного чувства), а на сцене есть три категории: 1) талант, 2) выучка, 3) близость к природе, то, что называется непосредственность.