Можно бы думать, что в те времена не особенно стеснялись и фильмы начиняли первым, что попадало под руку, в уверенности, что зритель, больше заинтересованный новым еще для него чудом живой фотографии, чем содержанием, все проглотит.

Но вот прошло 25 лет, и на днях я видел только что выпущенную французскую же фильму. Чтоб создать ее, соединились: известный французский режиссер, известный французский романист и известная танцовщица. Казалось бы, лучших условий для фильмы не может быть. Между тем я не могу припомнить случая, где бы несколько известностей, соединившись, создали такую трагическую по бездарности и безвкусице вещь.

Я говорю о фильме «Жозефина Беккер», где сама Беккер исполняет главную роль, а сценарий дал Декобра.

Время словно остановилось: те же милые старые знакомые, благородный граф, злодейский маркиз, невинная девушка, та же птичья, неправдоподобная жизнь[276].

Я бывал во Франции; не говорю уже о том, что там нет столько маркизов и виконтов, чтобы наполнить ими все французские фильмы, я хорошо знаю, что там и живут, и трудятся, и любят, и огорчаются решительно так же, как всюду, и как всюду, там есть люди всякого состояния и всякого облика.

Но французская фильма этой настоящей французской жизни вам никогда не даст.

Тут нельзя винить ни Декобра, ни Беккер, ни режиссера. Беккер делает, вероятно, совершенно то, что от нее требовал сценарий. Декобра, если и мог быть талантливее, дал все же такой сценарий, какой от него требовал режиссер, а режиссер руководствовался требованиями массы.

Массе же французской, когда ей прискучили адюльтер и нагота, все это, очевидно, необходимо в зрелище.

Томление ли тут по прежней Франции с ее королевской и императорской пышностью, когда маркизы и виконты были так обычны, смутно ли грезится Франции такое будущее, но в душе каждого француза неистребимо живет эта трогательная романтика, пусть оперная и смешная, живет жажда хоть на экране упиться невинностью и благородством, без которых он так легко обходится в жизни.

И фильма покорно отражает это: она дает Францию не такую, какой все знают ее, а такую, какой она сама себя видит в своих снах и грезах.

И язык фильмы всюду говорит об этом главном, чем живет масса.

У Америки никакого прошлого нет. Она вся в настоящем, и такая, какая она есть – грубоватая, бесцеремонная, горластая, за все хватающаяся, шагающая как на гигантских ходулях, все подающая в пятьдесят четыре этажа, вся в одном непременном желании во что бы то ни стало оглушить вас, ослепить, ошеломить – она и отражается в своих фильмах.