На высоких качествах пудовкинской фотографии настаивать не приходится. Отмечу, однако, великолепные сцены, в которых участвуют сибирские – русские – партизаны. Наоборот, недостатком фильмы мне кажется перегрузка ее этнографическим материалом, особенно чрезмерны длинные и слишком густо-живописные изображения церемонии перевоплощения Будды.
Печатается по: Евразия: еженедельник по вопросам культуры и политики (Париж). 1929. № 22. 20 апр. С. 8.
А. А. Морской «БУРЯ НАД АЗИЕЙ»
Когда новые способы международного общения начали носиться в воздухе, когда аэроплан, радио, телевизия стали вопросом завтрашнего дня, тогда появился и новый, единый для всех народов язык: Великий немой. Язык молчания, самый богатый из всех когда-либо существовавших. Легкость понимания и силу воздействия его можно сравнить только с музыкой. Но он убедительнее, конкретнее и сильнее музыки. Никто еще не владеет им в совершенстве.
Великие мастера кинематографии еще только создают и пополняют великую сокровищницу немой речи новыми яркими образами, новыми способами выражения человеческой мысли и чувств. Сейчас происходит изучение и разработка магических, творческих возможностей его лексикона.
В. Инкишимов – один из этих великих мастеров. Он знает заклинательную силу кинематографии, вызывающую к жизни соборное творчество. Он интуитивно постигает власть кинематографических слов, символов, их ритм, напряженность и орфическое действо. Облекая простейшие, может быть, даже ничтожнейшие мысли в новые посвятительные слова, он увлекает зрителя и приобщает к своему творчеству.
Если будет когда-нибудь издана кинохрестоматия, в нее войдут отрывки из его фильма «Буря над Азией» в качестве классических образцов. Найденные слова и ритм уже не исчезнут из языка – ими будут пользоваться так же, как пользуются, правда по-своему, по-новому, словами и ритмами Гриффитса, Чарли Чаплина, Абеля Ганса и др.
И уже с этой точки зрения его «Буря над Азией» заслуживает особого внимания.
Медлительно широкими, сочными мазками он начинает зачаровывать и убеждает зрителя в своей объективности нелицеприятного рассказчика.
Беспредельная степь и одинокая юрта, и старая монголка, и шаман, и небо над ними, и белая тряпка на шесте – знак болезни хозяина усадьбы – все насыщено простой, бесхитростной жизненной правдой. И рынок, и ловкий китаец – комиссионер-наводчик, и скупщики пушнины – английские купцы, умеющие одинаково хорошо и боксировать, и обирать туземцев, и носить смокинг, и чувствовать себя всегда и везде безупречными джентльменами и привилегированным народом, – все не выдумано, все дышит правдой.