– Линор не готовит питание, Валинда, ты же в курсе, – вздохнула Кэнди. – И ты в курсе, что она не получает с него денег. Ты просто запомни, что нанять надо кого-то временно, ну и всё.
Валинда ничего не сказала, и Кэнди углубилась в историю про Ланга.
– Обхохочешься, – сказала она. – Я померла. Померла от смеха.
Валинда работала с комптометром [142] и ничего не сказала.
– Я в курсе, ты не могла прийти, – продолжала Кэнди, – но, знаешь, сегодня мистер Бомбардини созвал обе компании в Центре? Ты же получала письмо, верно?
– Получала. И слыхала, вам всем пришлось слушать, как толстяк болтает о своем Центре.
– Ну, собрание было реально чумовое, что еще скажешь. Он был на помосте, его поддерживали в воздухе типа восемь офигительных качков в набедренных повязках, и он все говорил и говорил, мол, нам надо потихоньку смиряться с тем, что в Центре станет меньше места, потому что пространство для нас будет постепенно сокращаться, а потом уже перестал упоминать Центр и начал говорить, мол, места станет меньше вообще, типа мир уменьшится или что-то такое, и у него в глазах загорелись стремные бесовские огоньки, и плюс мне показалось, что он набрал под полтонны веса, что-то такое, и он все глазел и глазел на Линор, будто хотел ее съесть, и без умолку намекал, что для кое-кого из нас кое-какое пространство все-таки отыщется, если мы не будем капризничать и выложим карты на стол. Бомбардини по уши втюрился в Линор, когда его жена сбежала с агентом по продаже йогуртов. Шлет ей цветы каждый божий день.
– Может, выпросит для нас кабинку побольше, раз так, – сказала Валинда задумчиво, складывая часы.
– Но, в общем, смысл в том, что это было как безумно серьезное собрание, и все страшно напряжены, и стоит мертвая тишина, потому что все до смерти боятся мистера Бомбардини. – Кэнди выдула колечко и ткнула в него пальцем с алым ногтем. – Так что тишина мертвая, и Бомбардини все говорит и говорит, а этот парень, Энди Ланг, сидит прямо перед нами с Линор, и он ни с того ни с сего разворачивается на стуле, реально медленно, и вид у него такой напряженный, будто он хочет сказать что-то страшно важное, и мы наклоняемся к нему, а он наклоняется к нам и шепчет, реально громко: «У меня