– Я устала.

– Каковое щупание на данный момент тщетно, потому что хотя женщине все еще патологически потребны сексуальные интерес и активность, чтобы сдержать буйные невротические припадки, упомянутая потребность, скажем так, ублажается адекватнее некуда дантистом-теоретиком, в котором прекрасная женщина вновь пробудила порыв страсти и позыв к близости, каковых дантист не чувствовал с юности, когда только-только вышел из скаутов. И далее большой кусок текста посвящен рельефным описаниям процессов, подразумеваемых всеми этими вновь пробужденными порывами и ублаженными нуждами, и часть наиболее ярких, в смысле, процессов включает некие стоматологические инструменты, способы использования которых – хотя психологически невинные и, значит, в конечном итоге нормальные, – лежат далеко за пределами дичайших фантазий среднего дантиста. Если ты следишь за дрейфом моей мысли.

– Может, тебе надо дрейфовать поживее. Я правда хочу с тобой поговорить.

– Я это чую, Линор, поверь мне. Давай сделаем это в предложенном контексте.

– Ну так не тяни с этим контекстом.

– И вот дантист-теоретик и до боли прекрасная женщина женятся и достигают поистине умопомрачительных уровней близости, и ни один партнер не отвергает ничто из того, чего хочет другой, как нежелательное или шизанутое, и женщина непомерно счастлива, ибо дико влюблена в этого, пусть далеко не ровесника, но все-таки чрезвычайно впечатляющего дантиста-теоретика, и все ее патологические нужды ублажаются на психологически и социально приемлемых основах. И дантист-теоретик непомерно счастлив, потому что люто и беззаветно любит до боли прекрасную женщину, а ублажение ее неимоверных нужд для него тоже вовсе не пытка. И жизнь их чудесно проста.

– …

– До момента, когда дантист-теоретик становится жертвой кошмарной автомобильной аварии, совершившейся не по его вине, и катастрофически искалечен, сделавшись в результате аварии глухим, немым, слепым и практически полностью парализованным и бесчувственным, опять же, абсолютно не по своей вине.

– Очередная жутко счастливая история, как я погляжу.

– И вот дантист-теоретик лежит на больничной койке, которая будет ему домом на всю оставшуюся жизнь, а прекрасная женщина, конечно, в исступлении от горя и любви к мужу, а дантист просто лежит, в полной темноте, оцепенелой темноте, парализованный, почти бесчувственный. Но не, и это я повторять не буду, полностью некоммуникабельный.

– Зуб даю, мои носки будут все черные и гадкие от этого сволочного песка, Рик. Очень дешевый песок. Зашибись конем.

– Да, он не совсем некоммуникабелен, что, я уверен, ты понимаешь, весьма важно и драгоценно для всякого, кто иначе с концами погрузился бы в оцепенелую безмолвную темноту. Он не совсем некоммуникабелен, потому что ровно одна область разрушенного дантистского тела на деле сохраняет некоторую чувствительность и способность к шевелению, а именно – центральный участок его верхней губы. И еще потому, что дантист, бывший, как мы знаем, скаутом-виртуозом, знал и знает азбуку Морзе реально назубок.