Прорезав отверстия, не считаясь с расчерчивающими стены мраморными линиями, Кан будто отворил в первоначально сплошных, глухих стенах отверстия для света дня, впустил день в интерьерную тьму. Как если бы существовала на земле, в городе Дакка, антитеза свету – замурованная в бетон непроницаемая тьма. Но пришел творец с кругом, треугольником, параллелограммом в руках, обвел их и аккуратно вырезал отверстия космическими ножницами: да будет свет! Вот что значит закон для бенгальцев. Эта метафора столь убедительна, что не хочется соотносить просветительскую риторику Кана с реальным положением дел в Республике Бангладеш, погрязшей в коррупции. Адресат вдохновенной архитектурной речи Луиса Кана всечеловечен.

Потоки света внутри здания – архитектура, которая состоит не из вещества, а из световых тел, в сечении круглых, сегментарных, треугольных, прямоугольных. Современный исследователь удачно назвал свет, трансформированный архитектурой Кана, «архитектурализованным»669. Световые тела подобны лучам прожекторов в интерьерной ночи, только направлены они не вверх, а вниз. Падая на внутренние поверхности и ребра, отражаясь, преломляясь и рассеиваясь, создавая на них светотень и заставляя их отбрасывать тень на другие элементы твердой архитектуры, световые тела образуют подвижную светотеневую атмосферу.

Кан расставил зрительные акценты на углах здания. Два из них – уже упомянутые призмы при входе ВИПов и цилиндры, за которыми скрыта мечеть. Два других, на широтной оси, не симметричны. На восточном конце этой оси выходит на озеро широкая квадратная в плане башня рекреаций. Прорезь в ее бетонном панцире – круг диаметром двадцать метров, в котором Кан оставил две горизонтальные перемычки, – напоминает негативный снимок низко стоящего над горизонтом солнца, диск которого пересечен слоями облаков. Под кругом вырезан треугольник с основанием, равным диаметру круга, отчего кажется, что «солнце» стоит над пиком горы, высовывающейся из-под воды. В тихий день эти фигуры удваиваются водяным зеркалом. На западную часть озера выходит пара разведенных в стороны министерских полуцилиндров, обращенных выпуклостями на север и юг. В выпуклостях прорезаны огромные треугольники, стороны которых прогибаются из‐за кривизны стены. Итак, главные, угловые объемы здания не повторяют друг друга, тогда как выстроившиеся на границах исходного квадрата четыре пары единообразных призматических башен, раздвинутых узкими зазорами, аккомпанируют угловым акцентам.

Совмещение диагонали исходного квадрата с меридиональной осью симметрии воспринимается, как поворот квадрата относительно тривиально ожидаемого прямого, «нормального» положения. Иллюзия кругового вращения усилена октагональным, относительно близким к кругу, планом зала заседаний Ассамблеи. Будучи осью воображаемого вращения, эта сердцевина в ограде башен самой своей неподвижностью заявляет о главенстве над ними. Палата заседаний – госпожа, а башни, расположившиеся вокруг квадратом, – слуги. Они ее охраняют, обеспечивают всем необходимым, украшают, налаживают ее отношения с окружающим миром. Четверо различаются только расположением, четверо других индивидуальны, но выше обязанностей каждого – объединяющее их согласие, выраженное Каном в их упорядоченности общим средоточием. «На третий день я выскочил ночью из постели с мыслью, ставшей с того момента путеводной идеей плана. Она возникла просто из осознания трансцендентной природы ассамблеи. Люди собрались, чтобы приобщиться к духу сообщества», – вспоминал Кан о главном формообразующем импульсе проекта670. Не забудем, что «план» был для него не просто разметкой будущего здания на поверхности земли, а знаком трехмерной структуры – материальной и световой.